Люде Семенчиной-Ельчевой

Любимый Север дорог постоянством
В скупой неприхотливости тепла.
Лесных болот изысканные яства:
«Откушайте!» — хозяюшка звала.

Чем меньше красок глаз чужой приметит,
Тем самобытней лица во дворах:
Румянец с молоком на скулах этих,
Раскосинки очей неспешный взмах…

Отец суровый хариус припрячет —
Побаловать дитятю вечерком,
Да мать над каторжанином заплачет,
Ему все шаньги вынеся тайком.

Да первый снег, как исстари ведется,
На снеговую бабу изведут:
От мала и до стара — всё сберется —
И лепят, лепят, как блины пекут,

Чтоб снежною зима была, ребята,
Да Масленица с толком, пожирней,
Чтобы лоснилось солнце бородато,
Да хлебушка хватило бы для щей…

Владыка-Север люд благословляет
На холод выживания в миру.
И северная женщина скрывает
Стыдливый джёриджь* сердца на ветру…

* Джёриджь — (на языке коми) цветок

Сбивающей с ног
Прохладой с Днепра
Лазури рывок
Пришпорил ветра,

Что прячется люд
За выступы стен.
И облачно лют
Морозности крен.

Навис, надавил
До судорог рук…
В озябшей крови
Метнулся испуг

Рябого тепла,
Морковных веснух…
Лазурь — родила
Дерзающий дух!

стоять и ждать…
стоять и ждать? — ходить!
стихи как шарики воздушные водить
по небу вдоль трамвайной полосы
на ниточках пунктирных и косых,
как Парки, что плели их и плелись
за человеческой душой, спешащей ввысь…

Веки навалились на глаза…
Спать преступно! —
Когда счастье рядом…
Где-то здесь
Беззвучный его залп
Отворил проточную отраду…
Потаенной алостью чудны,
Полнятся закушенные губы…
Ну и что, что рано до весны
И неведомо, что с нами будет,
Счастье тут…
А, значит, и во мне —
Вдоль разбега…
наискось волне…

вали, снежище!
звездами мети
до мерзлоты,
до каши под ногами,
из мамонта всклокоченной шерсти
спрессовывай века в лохматый камень;
бели, бели
всё заново,
с нуля…
когда всё живо,
всё манит и длится
в сжимающейся точке февраля…
в обрывах
налетающей страницы…

мое счастье ходит
где-то рядом!
эти знаки…
блики серебра…
это не надежда,
не награда —
это просто краткое «пора!»…
я его изнанка…
облипаю
дивную текучесть…
чувство тку…
шаг меняю…
просто…проступаю
на земли
беременном боку…

Весна наступает на пятки,
Я таю — и значит живу…
Ручьями струюсь без оглядки,
Смыв дочиста Лота жену,

Что требует камня и соли
Моя измененная кровь…
Наития пенные соки
Ведут искупленную Руфь

На празднества воли Господней,
Какими земля расцветет…
Я жажду до боли голодной —
И значит… весна настает!

На сладостный отзыв любви
К груди моей осы слетелись…
И я, как в полузабытьи,
Пою им беззвучно, бестело

О том, как роскошен мой князь,
Как близок ко мне в нетерпеньи…
И я, наготы не стыдясь,
Молю его о сотвореньи…

Летела я над северной рекой.
В ее холодных, потому и темных, водах
Струились рыбы скользкой белизной
И вглядывались в небо мимоходом.

Их мощный нескончаемый заплыв
Вздымал ветров попутные кочевья
И шевелил прибрежные деревья,
К движению их тягу утолив.

Но воздух тишиной морозной жег
От свежести, утроенной величьем.
Так вот он Край земли! и мой прыжок
Над Севером кузнечьим был иль птичьим,

Не знаю… Кем я в этот миг была…
Летела вольно косякам навстречу,
И набухали искры человечьи
Икринками растущего тепла.

Раздавлена — как вишня…
Хлещет кровь,
И нет спасенья белизне одежды.
Лишь, чудом уцелевшая, любовь
Колдует над пролитою надеждой,

Остатки алых капель нанизав
Как ягоды на стебель-позвоночник
И жизнь вдохнувши в рот —
Поцеловав
Вновь воссоединившиеся клочья…