Тут мельче дождь…
Тут слаще снег…
Деревьев почерневших бег
на месте…
Тут всё бредешь —
и меры нет,
и девятнадцатый твой век
воскреснет…

Тут круч обрывы
в никуда —
в глаза бежит Днепра вода
и неба…
Здесь безотрывно
движет даль
скопление миров и жаль*
нелепый…

Здесь спутник — друг,
а встречный — лик!
И неслучайной птицы крик
сбивает…
Ступени врыты в шар земной —
ходи-дыши,
к любви одной
взывая…

* жаль (на укр. мужского рода) — горечь, скорбь, жалость

«Я так люблю, что выжить
нет надежды…»

Надя Курбатова (1972–1999)

На остроте любви и смерти,
Того, что не судилось нам,
Тек путь иной, какой-то… третий
И резал сердце пополам.

И затоплял глаза внезапно
В глухих и заспанных ночах…
Его тебе несла назавтра
На обескровленных плечах

В обломках проступивших крыльев,
В надтреснутом гранате рта,
И не вздохнув уже, не крикнув, —
Топила боли долгота…

Бегу от искушений в час весны…
Так здорово дерзить судьбе и мойрам.
Со мною Бог и ангельские сны,
И вся любовь, раздавшаяся морем.

Плыву от заземленья островов.
Моя стезя — текучая плавучесть!
Как хорошо таиться от врагов,
Скрывая нежность к ним и жертвы участь…

Проснулась ночью… не спала…
В глаза белело небо в раме.
Не спал дневник мой вдоль стола,
Раскрытый истине и драме.

Часы, идя сюда-туда,
Мне жизнь отсчитывать не смели…
Иерихонская труба
На кухне плакала капелью…

Диван продавлено гудел
Внахлест волны из одеяла.
И близкий храп небесных тел
Перекрывал мой вздох усталый…

Ветра немыслимых свобод
За дверью дома гнали силу.
Пришел, наверно, мой черед —
Шагнуть на вознесенья вилы…

Дине Гараевой

Легла раскосая луна
Над Вяткой дымной…
Не спит татарская княжна —
Печальна Дина.

Особенно с приходом тьмы
Ночной на небо
Сильней мерещится в кумы-
се, в белом хлебе

И в гриве золотой коня,
Любимца Дины, —
Мерещится ей белый князь
Неотвратимый…

Луна древней ее судьбы,
Любви ж — короче:
Опять три четверти слепы
В огарке ночи.

И вновь полна луна, кругла
Ордынской шапкой.
И столько дани! — да тепла
Всё нет… Так зябко…

То ветер Севера в прищур
Глаза сжимает.
Там дед Гарай, отец Мансур
Дозор справляют.

А русский князь, а белый гость
Целует Дину…
Так с исстари уж повелось:
Любил и сгинул…

Как будто снегом — заметет
След из-под лыжи…
Луна растет, и дочь растет,
И сын стал ближе…

И муж-хозяин деловит.
И дом счастливый…
Но Динин карий взор не спит
Луной пугливой…

Не спит татарская луна,
Торочит мехом
Чепца и Вятки берега
Да шапки снегом…

Учась любить, светить учась
Во тьме декабрьской…
И где-то бредит белый князь
Княжной татарской…

Таят пуанты пробок почки,
Зашитые в атласный блеск,
И распускаются цветочки
Под окрыленных ножек всплеск.

Горошины принцесс прозрачных
И точки избранных высот,
Которые прыжок берет,
Вразлет под опереньем пачки…

Холодный мрамор выспренных колонн…
Тушу о них горячие ладони…
Концертный зал сегодня раскален
Везувием прорвавшихся симфоний.

И катятся сбивающие с ног
Серебряные грохоты тарелок.
И многоликий и сторукий бог
Пускает громы-молнии и стрелы

Смычков… И лодку арфы занесло
К размеренной волне кулисы правой.
И старый мир опять идет на слом
Пред вечно юным, пенящимся браво.

И воды схлынут. Сцена, обмелев,
Проявит древки, «латы» инструментов.
И, от аплодисментов захмелев,
Колонный зал завалится в букетах…

Мы встретимся уже только весной…
Не той приду… А тихой и больной,
Оголодавшею скелетиной… А ты
И не заметишь моей явной пустоты…
Не взглянешь, не увидев ничего…
Пройду насквозь у сердца твоего
Той авитаминозной тенью, чья
Растаянность растрачена в ручьях.
И, незамеченной, еще раз и еще
Я буду целовать тебя в плечо…
А сигаретой твоего немого рта
Другим концом прижгу себе уста,
Как наложу печать, молчание крепя…
И не узнаешь, что жила я для тебя…

Дышащим днем дождливым
Испариной в стекло
В трамвае терпеливом
Я еду — мне тепло.

И тычется всем в ноги
Промокшим носом зонт.
Плащей громоздких тоги
Закрыли горизонт.

Притихшие, сырые
Вмиг сгрудились тела.
Жизнь, капая навылет,
За ворот протекла.

Сегодня слабость подступила к горлу
И давит на виски.
Во рту слова завязли и прогоркли —
Слова тоски.

Я лягу,
как легла на дно колодца
Последняя вода…
В пересыханьи силы остается
Воды беда…

И в головокружении отпрянет
И налетит на ось
Земную
жизнь моя и сразу станет
Смешно до слез.

И засыпая в кратких передышках
Меж спазмами,
рукой
Царапаю, скребу четверостишья
В коре земной…