Как проповедовал когда-то Пифагор
Притихшим и задумчивым животным —
Собакам, лошадям и даже козам, с гор
Сошедшим внять наукам благородным.

Так, подражая древним мудрецам,
Тебе, о муравей, привставшему на ноги
Передо мной, пою в сиянии лица
Любовь и декламирую дороги…

«А во лбу звезда горит…»

А. С. Пушкин

Ты страсти жало точно нож
Сам у себя из тыла вырвешь
И окровавленную ложь
Из уст смиренных изрыгнешь
И, что веками нес, — увидишь…

И заболит твое нутро.
И ты в отчаянье заплачешь —
Чем осквернил свое добро,
И что во лбу горит тавро…
Но знай, что это — на удачу!

Звездою белой на челе
Бог тварей божьих избирает —
Иль под седлом, иль на седле —
Дает болезнь, как плоти тлен,
И воз страданий попускает.

И вот настал священный миг —
Миг очищения от порчи.
И то, к чему ты так привык,
Повязкой спало…
И родник
во лбу
омыл слепые очи…

О чашку с чаем золотым
Согрею руки… Веселее
Забьется сердце и острее
Прольется огненность воды.

Размякнет воском плоть на мне
И уж не чувствую ее я,
Горю, дышу совсем иною —
Со всем живым наедине!

Нальются за ночь груди молоком,
И голова закружится Землею,
И бремя тайны выплывет тайком
В высокий полуобморок покоя…

Когда почти не встать и не поднять
Глаза, что убаюкали глубины.
Казалось женщине, что она просто мать…
А мир притих восторженно: «БОГИНЯ!»

Я в сад, затопленный слезами,
А может быть росой ночной,
Войду дорогами терзаний,
А может радости одной.

Там осень мокрая, нагая
Между деревьями стоит.
А может и весна — благая
Живыми соками творит.

Там бросится к ногам дорожка
Широкой торности пути.
Но к ней присмотришься немножко —
И узкую найдешь внутри.

Сама собою вверх взметнется
В наитье правая ладонь.
И голубь сядет, как вернется,
На тыльный чуткий сгиб… Потом

Отпустишь благодарно в небо,
Чуть подтолкнув его в полет…
А он уж вновь сидит и слепо
Себя в объятья отдает.

И так идем мы, проникаясь
Друг другом в таинстве игры.
А сад, всё больше расширяясь,
Вдруг темный угол свой открыл.

Там — женщина. Простоволосо
И пьяно вылезет, маня
Изжитой страстью безголосой —
Так встретит прошлое меня.

Она — настырная пьянчужка —
Посмотрит пристально в глаза,
Поймает малую пичужку,
Начнет ей крылья подрезать…

Ты пташку вырвешь из полона,
Оправив перышки в руках.
Глазами сорванных бутонов
Малыш посмотрит в лепестках…

Его отпустишь осторожно,
Так и не веря до конца,
Что это ты простилась с прошлым,
В даль будущего шля птенца.

Кто знает — встретимся ли скоро
Или всю жизнь мне ждать тебя?
Когда ты — возмужавший голубь —
Как дух святой войдешь в меня…

Сверкнет роса всей алостью камней,
Всем золотом и бирюзой атласной,
Раскрывши недра солнцу, чтоб полней
Излиться и — сияюще! — угаснуть.

Вам праздник, отдых и покой.
А мне же — тяжесть напряженья.
Вам сладкий танец размноженья.
Мне шаг дозорный, постовой.

Да, именно в такие дни —
Когда ликует всё в округе —
Ослаблено вниманье друга,
И затаился враг в тени.

Во время пира и торжеств
Как никогда дозор утрою,
Чтоб радость истинных героев
Не омрачилась ливнем жертв.

Слеза, слеза в глазах стояла
Дозорным стеклышком трубы.
Не капала, не разрезала
Щеки и бледности губы.

Стояла, смешивая краски,
Туманя здешние черты…
И только, будущее, ты
Волной отчетливой подсказки

Поддерживало свет во мне
И зрячесть, что видала виды…
И ту слезу, что наравне
С тоской смывала и обиду

От осужденья — на слепых…
О Господи, помилуй их…

Меня оставила болезнь,
Как варвар, бросивший руины,
Полуразрушенное имя,
Что не сложить, не произнесть.

Я заново учусь всему:
Сидеть, ходить и насыщаться,
Искать занятье по уму,
По сердцу верить и общаться.

Отмалчиваться в глубину,
Остановив в глазах раздумье…
И чувств канатную плясунью
Пустив магнитно на струну…

О нет, не умерло ничто,
А изменилось, понемногу
Переместившись вглубь, а то,
Что изжилось — уж за порогом…

И я всё глубже ухожу
На золотом пути сеченья.
И по незримому свеченью
Свое я имя нахожу…

Здесь березы как церкви восстали
Над болотами темных времен.
И с сочащейся ягодой, с тайной,
Земляничный, глубокий поклон.

Здесь отыщет любовное око
И хорошки-морошки янтарь,
И во мхах, поседевших глубоко,
Неизбывную, вещую старь.

Здесь от скрипа смолистого сосен
И от диких елей голубых
Источаются проблески просек,
Как архангелов труб огневых.

Север нищ, так как очеловечен,
Но под грубым лишаем коры
Серебристо хоронятся речки
До священной и страшной поры…