Щепотку таланта, как соли иль перца,
Любовных дрожжей на разбухшее сердце.
Мечтательной лени как тихого эха
Поверх трудового вгрызания в веху,
Немного осанки под ношею века
И ангельской чуточки для человека,
Вилянья собачьего самую малость —
Той верности, что у собак лишь осталась,
Пылинок покоя, толпящихся в свете,
Немного залогов, немного заветов
И из ничего всё же что-то да столько!
Щепотку отдачи — бессмертия дольку!

Не думала, что нелюбимый цвет
Мне станет кровом и второю кожей.
Держусь за луч Твой, милостивый Боже,
Подолом черным углубляю след.

Исписанная стилосом душа
Всё просит наготы неизреченья,
И в эхе заторможенном смиренья
Накладываю швы на новый шрам.

Отходят воды грязи площадной —
И слезы эти по щекам размазав,
С тифозною обритостью проказы
Мотаю покаянной головой.

И век свой непрожитый не корю,
И женственность заснувшую не хаю,
Пока в молитве яростной стихаю,
Пока стихами к Богу говорю…

В горних катакомбах вещей Лавры
Подвигами иноки лежат…
Их борьбы пещерной с минотавром
Воздух в вековых камнях зажат.

Папоротники свечей цветущих
Каждому дорогу осветят
По потемкам поднебесной кручи,
Где и мрак приручен, морок — свят.

Всё упрощено до осязанья —
Молятся и трогают гробы,
В истинные своды пониманья
Вынося измученные лбы…

Не осуждай всей высотой небес,
Всей логикой незыблемых законов,
Всей правотой увесистых словес,
Не осуждай — ты на земле не дома…

Что вынудило грешных ко греху —
Тебе нашепчет грех твой окаянный…
Глаза греха чернеют на снегу,
Обглоданном снегу теплом обманным.

Не требуй казни — ты всего лишь гость —
Пришел в разгар чумы во время пира.
И пусть застрянет в горле твоем кость,
Когда ты занесешь топор над миром.

И задохнувшись голой болью враз,
Как голой правдой, хлещущей из горла,
Те слезы, проступившие из глаз,
И будут примирением покорным…

К руке навечно приросло перо
И пишет, рассекая снег по полю,
Оттаявшими знаками того,
Что все взойдет из смерзшейся неволи.

На белый свет, на божий суд людей,
Пробороздив строку от сердца к свету,
Все это выйдет, может быть, скорей,
Чем птицы призовут весну к ответу.

Я однокрыло среди них взмахну
И удивлюсь своим же косовищам,
И в небо однорукость обмакну,
Чтоб написать подальше и повыше.

Но черные земные берега
Притягивать мольбой не перестанут,
И страстотерпица, дьячка рука,
С огарочком свечи — моею станет…

В молочном коконе венчального наряда
С пробившимися крыльями фаты
Софитами обрызганной наядой
Стояла ты…

Ни ладан, ни свечей нагар душистый,
Ни старосветский шепот суеты
Не сбили средоточья линий чистых —
Молилась ты…

За несколько мгновений до обряда,
Прося у Бога за свои мечты
Тех детских лет, когда так безоглядно
Любила ты…

Молчит из поэтических глубин
Полуслепая рыба христианства…
Хотя и свет один,
И глас один
Извлек ее из царского багрянца
Икринки иудейской, что слезой
Кровавой закипала в длани божьей
И затопила земли до низов
Аида искупленьем невозможным.

И ныне — глас один и свет один
Пронзают все и вся, идя навылет.
Но скрыт плавник в чистилищах теснин
И где-то дыбит воду, ту, что выльет
Идущий водолей в урочный час…
Как и когда-то лев пустыни вышел
Тельцу навстречу, чтоб тот солнце спас,
Вздымая на рогах…
И ближе, ближе
Сомкнулись духи, ставши два в одном…
И агнец выпрыгнул из ярого светила,
И кровь пролил над жертвенным огнем…
И рыба жизни тот огонь вместила,

Чтобы в пучины боли унести,
Светить и согревать наш час безвестный,
Так очищая волны на пути
Живого коромысла равновесья…

Народ мой северный, живешь
Какой-то правдою смиренной:
Иль быть войною убиенным,
Иль с голоду, как мухи, мрешь.

Одной картошки про запас
Коль к сытому не хватит лету —
Помрут безродные поэты,
Голодной корочкой давясь…

Хоть мощен дух, да хила стать
Твоих таежных летописцев.
Коль не жалеешь певчей птицы,
То где же лучшей правды взять?

Вон вся она на рукавах
Линялых, выцветших фуфаек,
В смолистых даровых дровах
Да в вечных броднях, в звоне шаек.

Рыбалка, баня, лес да плуг
И долгая зима по кругу.
И осень — слезная подруга,
Да лета «блеск косы» и луг!

Бежишь от правды — от тоски,
Теряя лучших на лежневке,
С остервенением сноровки
Пьешь и в похмелье трешь виски.

Какая клюковка тебя,
Какая сладкая морошка,
Кусачая какая мошка
Излечат, дивом теребя?

Привыкло тело ко всему.
И комары своих не тронут.
А ноги в гиблых топях тонут.
Голов повинных — не секут.

И я такая же, Бог мой,
В словах, делах и прибаутках…
Мы не заметили с тобой,
Как умер вдруг Иван Зауткин.

Поэт «проселочных дорог»,
«Воскресной зелени горящей»,
Благословляющий, болящий,
Ушедший рано за порог.

Искавший для тебя иной
И лучшей доли, правды лучшей,
Где голод живота не пучит,
Не страшен день чужой войной.

Народ мой северный, давай
Помянем светоча Ивана…
И из болотной жижи пьяной
На «щедрость бытия» вставай!

* Курсивом выделены строчки стихов и писем И. Д. Зауткина.

Из крашеных стекол больницы
Едва пробивается свет…
И голуби — верные птицы —
К окну прилетают на хлеб.

Прозрачные рифмы слабеют
От жгучих уколов осы.
На рясах, на белых, алеют
Забытые Спаса кресты.

А бледная муза палаты,
Осилив улыбкою боль,
Химеры фантазий крылатых
Ведет в нескончаемый бой

С безвестностью душной и серой,
Со стаей голодных хвороб…
И нянечка быстрою серной
Белеет, взбежав на порог…

Когда ты заживо болезнью погребен
И смеешь трепетать под крышкой гроба,
И еле бьется жизнь в когтях микроба,
И ты забыл вкус радостных времен…

А ежедневной пахоты ярмо
Уж не спасает, только день отсрочит,
Когда все болевые многоточья
Сойдутся для удара одного…

Тогда твой дух войдет в свои права,
Презрев земную мудрость и законы,
И ты, не дрогнув бровью воспаленной,
Свеченьем просквозишь очей провал…