Исхожу наивными и страстными
Этими цветами красными.

Так свободно скроенными,
Никуда-то не пристроенными.

Ни в сезон, ни в пахаря пирог,
Никому живущему ни впрок.

Ничему идущему ни в шаг.
И целуют руки просто так.

Не жалеют пламенный покров
Цвета, означающего кровь.

1991

Мертвописцы по живому
Неизведанному счастью
Пишут солнце и ненастье —
По безмерно голубому.
Громы-молнии кривые
И знаменья роковые,
Нелюдимые дорогие,
Духов, ангелов и Бога.

Облака проходят мимо,
Тучи — грозами сгорают.
Живописцы умирают,
Только души оставляя —
Не затронутые мелом,
Не отмеченные кистью.
В уголке, при свете чистом
Их раскрашивайте смело.

Вам, художникам живым,
Ваши души — ваши страсти,
В вас неведомое счастье
Под безмерно голубым.

1991

Любви окрепшую печаль
Едва утешит вдохновенье:
И хоть случись стихотворенье,
В нем голос Божий не звучал, —

В протяжном эхе тетивы
Не выпущенное лежало,
В нем было столько синевы,
Что сразу воздуха не стало.

И на раздавленный мотив
У глаз не соберутся слепни,
И я уже почти ослепла,
Неся полуистлевший миф.

1989

Мошка-мошечка,
Божья крошечка,
Золотые ножки,
Крылышки-окошки.

В них — кусочек неба,
Голубого снега,
Солнечные складки…
Умерла крылатка.

1989

Всех, не успевших родиться,
Целую в созвездия глаз,
Что с неба серебряной птицей
Взирают на нас.

Сноп не взошедшего хлеба,
Розы утраченный клад.
Целую в святилище Гебы —
Бутонную сладь.

Любви не услышанный крик,
Все рядом, да мимо…
Целую неведомый лик —
Тебя, мой любимый!

1988

Подруге

Как в скучных романах:
махровый халат
с мужского плеча —
на твое,
и воздух от дыма,
как петли, зажат,
и серость —
до самых краев…

И утро, стирая
убогую связь,
само запятнало
свой шаг.
Здесь солнечным зайчикам
негде упасть —
всё в мерзость!
А случай — дурак…

1988