Зима-не зима, всякий раз наповал —
я не знаю, что вы мне ответите.
Холод-не холод — не жду я похвал
в письмах взаимных… Этим-то

и ценна̀ переписка — утром с листа
чистого начинаю жизнь заново.
Снег-не снег — всех наверх свистать! —
сил моих внутренних зарево.

Мороз-не мороз, движусь осликом вглубь
себя, близ Испании тем не менее.
Ска̀йп-не скайп — настигает вдруг
ваше донкихотское окормление.

В Испании не топят, в Киеве выше нуля.
Солнышко светит и грѐет, но
декабрь-не декабрь, Новый год отменять
придется — давно в новом времени,

в новой цивилизации боголюдей
Живем Христа ради и Божией Матери.
Сырость-не сырость — «власти никакой не имей,
Как и силы не имей» — всё крадено:

на сеансах крадут намоленное в мечтах
у верян попы, гештальт-терапевты отпетые…
Тянусь за истиной на правѝле* креста,
поправляясь в духе — это хлѐб и есть.

Что транслирую, не догадываюсь до конца,
не вижу себя со стороны — санчо пансо я.
Люблю читать-обожать Иоанна отца,
плавя зиму до весны вакансии.

10.12.2019

* ПравИло — древнеславянский тренажер, действующий по принципу горизонтальной вытяжки тела с равномерной нагрузкой на весь опорно-двигательный аппарат.

девушка думает,
что она добрая любящая жена —
а она просто прилипла к мужу
из-за страха перед миром,
боясь, что останется одна посреди грязной лужи

девушка думает,
что она смела, правдива,
поскольку честно говорит, о чем помыслила,
но честна-то больше в хамстве, больной злости,
в рыданиях манипулирования чистого

девушка думает,
что, повторяя за кем-то день за днем
премудрые изречения,
она и сама умнеет… но это дань моде —
интеллектуальные за чаем печеньки

девушка думает,
что мир должен сходить с ума
от ее харизмы и красоты ухоженной,
но от такой психической озабоченности
ее нежное личико вскоре выглядит рожею

девушка думает,
что она достаточно настрадалась
в этой жизни, и постоянно ноет,
что должна всё получить, о чем мечтает,
и неважно, какою ценою

девушка думает,
что, родив ребенка,
сменив наконец-то свой биологический статус,
она одним щелчком пальцев
повысит в свою пользу отношения к ней людей градус

девушка думает,
что, обвиняя в бедах и проблемах
мужчину и, конечно же, родителей,
она чудесным способом осчастливится
и муж ее сделается победителем

девушка думает,
что, критикуя близких,
сливая их часами подругам по телефону,
она улучшает немирное, неуютное,
нелюбимое пространство своего дома

девушка думает,
что, не напрягаясь особо,
нигде не работая и по-хорошему не учась,
она каким-то сказочным образом
отхватит у судьбы неплохой шанс

девушка думает,
что милое обманывание мужа
и совершенствование в самооправдании —
это и есть самостоятельность в жизни,
ее опытное знание

девушка думает,
что, не уважая и не ценя тех,
кто полностью ее обеспечивает,
она себе цену поднимает
в глазах общества и мужчины доверчивого

девушка думает,
что если у других, ее знакомых,
всё сложилось более-менее удачливо,
то она обязана мужа своего
этим шпынять и постоянно озадачивать

девушка думает,
что она очень верная, нежная,
с восхитительными странностями, утонченная,
но она это всё пытается втиснуть
в мужской кошелек уплотненный

девушка думает,
что, ища лучшие продукты
и готовя для мужчины, она совершает подвиг —
но ведь она и сама поесть не прочь,
а он — поест — не поест — ей пофиг

девушка думает,
что ее неожиданные капризы, ахи
и немыслимые срочные желания —
это самое главное, чем должен жить мужчина
каждую минуту, угадывая их заранее

девушка думает,
что, впадая в истерику,
отшвыриваясь предметами и словами едкими,
она отдает мужчине лучшие годы,
здоровье и неземные чувства редкие

девушка думает,
что, ревнуя любимого к его родным,
близким и друзьям-сотоварищам,
она отстаивает свою законную собственность
и территорию любовного капища

девушка думает,
что, держа мужа
на коротком поводке своей властной вагины,
она воспитывает «под себя»
«настоящего», «верного» супергероя-мужчину

девушка думает,
что она думает,
а она даже ведь и… не начинала
открывать в себе божественные, а не демонические,
неограниченные миры и начала…

октябрь 2019                                              

Я вижу то, что притянула в жизнь свою.
Себя я медленно по крохам узнаю.
Вот кто-то ссорится, бесчинствует
И предает неистово.
Не я ль кого-то в мыслях не терплю.
Я с кем-то внутренне ругалась и дралась,
И вот я вижу проявления баланс…
О, как душа моя истерзана —
Я вижу тех отверженных,
Что милостыню требуют у нас.

Вот кто-то лжет так вдохновенно и давно.
Сама я лгу себе, другим — не всё ль равно.
Я проживаю жизнь небрежно так
Пластинкою заезженной —
Одно и то же, словно я в кино.
Я вижу то, что притянула, привлекла.
Вот пара любящих, а я их отмела
В порыве зависти непрошенной,
И счастье вновь отложено,
Которое так долго я ждала.

Но вот случаются восторженные дни:
Такая благость и признательность внутри.
И нет чужих вокруг, все близкие,
И нет нужды заискивать,
Нет бедных и печальных — посмотри!
Ты понимаешь: нет хозяина и слуг,
Ведь не услышал ты в себе досады звук.
Не прозвучат слова обидные,
Исчезли боль со злыднями.
Ты просто не увидишь их вокруг.

Тебе не встретится уродливость вблизи,
Раз ты в гармонии и внутренне красив.
Не замечаешь в людях старости,
Ведь ты по-детски радостен
И молод, потому что не спесив.
Я вижу то, что притянула в жизнь свою,
Себя я медленно по крохам узнаю.
Пока душа в любви купается,
Мелодии рождаются
И встречные мне руку подают!

Я вижу то, что притянула в жизнь свою…

Я люблю этот мир,
Я ведь живу же в нем.
Весь мною видимый мир —
Это мой путь и мой дом.
Я люблю этот мир,
А не только родных и квартиру.
Я дарю благо, тепло и свет
Этому миру.

Я люблю этот мир,
Ведь всех я здесь собрала,
Чтоб каждый прожитый миг
Сюжета канва не рвалась.
Каждый в мире своем
Архитектор, придумщик-задира.
От тебя зависит, что подарить
Этому миру.

Я люблю этот мир.
Вариантов, в общем-то, нет…
Уничтожить можно хоть всё за миг,
В себе разрушая свет.
Мой проявленный мир
Да будет мне ориентиром,
Как я строю будущее своему
Этому миру.

Я люблю этот мир
Столько веков и времен.
Рождаюсь снова, как и все мы,
Чтоб измениться в нем —
Вырасти до звезды,
Чтоб странствовать в море эфира.
Как же я благодарна ему
Этому миру!
Как же я благодарна всем вам
И этому миру…

мысли ничтожны,
со спичек головки.
язык не подвешен,
хоть и рифмую.
в любви осторожны,
в нотациях ло́вки
ко мне пришедшие…
пятьдесят лет впустую?

живу в заблужденьях,
пью, обольщаясь,
горечь побед и
уксус распятий.
в реальности где я?
на выход с вещами!
аист бредит —
без дитятка спятил,

приносит в клюве
перечник с солью:
на язвы — соль,
а перец — меж очи.
это раз плюнуть —
«воскреснуть» спросонок,
хватая боли
вчерашний сочень.

вновь разжёвывать? —
глядь, и появится,
смысл на сегодня —
жизни и смерти…
душа обнаженная —
божья красавица —
всё что угодно
предпримет на свете,

лишь бы продлилась
возможность всё вспомнить…
еще бы пожить,
прожить не на ветер,
не отапливая минус
физиологической помпы,
а плавя зажим,
сдирая катетер

с правды щемящей
в пульсации плюса…
зачем и дышим,
если выдох — не нежность?
зачем таращим
глаза, если мусор
видится в ближнем,
а не божья вечность?

мусорщики, хапуги с добротою протухшей.
если не любить друг друга, для чего ж тогда души?

Гамлет уже не мучится,
что королева утешилась с дядей…
И к нему приходит не тень отца,
а солнце духа святого.
Офелию теперь получится
Не обидеть истины ради
и руки можно отнять от лица
перед муками боли страстно́го.
Офелия — девство осознанное —
не погибнет в волнах пороков,
оно расцветет как лотос,
приумножающий силы…
Гамлет — оружие грозное
обличения зла, глубокой
совести чистый голос,
а не скулеж депрессивный.
Не будет дуэлей тщеславности,
благородных молений о чести,
но только китовый юродный
Подвиг души без забрала.
И в каждой ракушке стадности,
прилипшей к тебе повсеместно,
ты будешь видеть народный
перламутровый блеск идеала.
И совсем не мрак одиночеств,
а россыпи светлых пророчеств
шести миллиардов светящихся
душ —
хоровод духотворчеств.

Еще с детства
так и не могу привыкнуть:
когда не знакомые мне люди
обнимаются дружно, горячо, радостно,
душа моя сразу же
присоединяется к их братской любви…
И, о странность!
Эти объятия не впускают «чужого»
в «свой» и только «свой» круг из рук…
Как же так?
Разве у любви бывают «чужие», «посторонние»?
Почему, почему они не видят
моей сопричастности к ним?
К их великому чувству
взаимной нежности?
Или оно не так велико, как кажется?
Или со мной что-то не так?
Почему они — ставши для меня
в эту благодатную минуту
такими родными, — даже не заметили
моих робких, но пылких объятий в их сторону?
О, невыносимая боль
от невозможности отдать им
внутренний обжигающий трепет
сияния… общей любви.
Другой любви не бывает.

Где же вы, мои обижатели?
Обидчики, обожатели?
Неужели вы меня тогда били?
А мне вспоминается, что любили…

Ваши лики видятся влюбленными,
гневом и агрессией не искаженными.
Надменный профессор в университете
за горделивую пощечину
передо мною больше не в ответе.

Декан иностранного потока Афтандил
мой робкий вопрос
презрением не окатил.
А смотрит добрым отеческим взором,
лик свой приблизил
с душевным тет-а-тет разговором.

И все мои начальники и начальницы,
что за жизнь мне встречались,
теперь за родственников,
тетушек-дядюшек получаются.
Вдруг приезжают в мой внутренний дом
как подарочки в гости,
хоть кто-то из них уже на погосте.

И видятся все почему-то они
молодыми красивыми,
а не куклами режимными.
Я больше перед ними
со страху не мандражирую,
а спешу их обнять
в пересекающихся слезах обоюдных,
и точно знаю: тем, кого я обидела,
тоже любить меня совсем не трудно.

Божество не просит поклоненья.
И́наче нет истинности в нем.
И живет-то лишь людским моленьем,
крепнет в расшибаньи медным лбом.
Вырастает на дрожжах в кумиров:
на слезах запуганных рабов
всходит тестом забродивших римов,
хлещет спиртом спившихся москов.
Бог же — лучший друг, ему мы дру́ги,
не рабы, не слуги, не супруги.
Выше братства ничего и нет.
Разве что Ликующий Завет
Матери-Отца с его сынами-
дочерьми, и с умными слонами-
лошадьми, дельфинами… Семьей
общей мы живем — одной Землей.
Сила детской радости сравнима
с Божьей лаской неисповедимой.
В ней — наследство истинной любви.
А в глазах божка — одни рубли,
старых схем и образов заторы.
Ложа брачные, невесты суть христовы
чужды детям Бога Чистоты,
с Богом по-иному мы слиты,
сочетаемы без свадеб-пиршеств —
добросмысл добросердечьем пишет
добротоева́нгелие в нас —
в нас живых без сложностей, прикрас,
в хороводе нас не убелённых
и покойно не упокоённых,
не живущих здесь, но не умерших
светочей, людей и братьев меньших.
И живых землян, и иномирцев —
Ранозаживляющие лица.
Не приметный для жрецов народец —
Из простых христов и богородиц.

мы отдаем любовь
цветам домашним и питомцам,
а рядом человек…
            пусть хоть загнется.

мы чтим традиций,
правил ритуальную сумятицу,
а рядом человек…
да хай подавится.

мы изучаем свет,
непреходящих знаний кладезь,
а рядом человек…
            будь он не ладен.

мы следуем своим
привычкам, вкусам и симпатиям,
а рядом человек…
            чтоб тебя, гадина.

мы так гуманны,
в свете духа и прогресса,
а рядом человек…
            иди ты лесом.

мы все в трудах,
в заботах, гордые трудяги,
а рядом человек…
            вали-ка, дядя.

мы любим технику,
среди вещей в комфорте нежась,
а рядом человек…
            куда ты лезешь!

мы служим близким,
на чужих таская воду,
и удивляемся:
            в семье не без урода!

мы верим в чудо,
молим бога втихомолку,
а рядом… быдло и козлы,
            тупые тёлки.

цена жутчайшая,
ирония абсурдная:
средь миллиардов душ —
            пустыня абсолютная.

Держусь из последних сил,
срываясь-хватаясь на честном слове.
Нервопроходцев божье такси,
их взмахов руки не ловит.

На небе всё на́-оборот —
ну же проверь, пройдись вверх ногами —
там транспорт сам пассажира найдет,
и заплатит, но — не деньгами.

Иголки в горле — хоть плач:
людям бы только сплетни послушать.
Рвет наизнанку кашель-стукач —
выблевываю равнодушье.

Кругом равнодушье, как смог,
оседает не только на челке и коже.
Капюшоны, кроссовки, очки — полубог,
по моде одетый прохожий.

И голову негде склонить —
ходячих скафандров застегнутость молний.
Зубная боль, словно электронить,
оголяет причины-корни,

Которые втиснуты в ген,
давно в спинномо́зговом перепрошиты.
От страшной догадки ум офигел —
за другого мук не прожить ведь.

Нельзя умереть за всех —
каждый должен безумно влюбиться.
Такую любовь поднимают на сме́х
и вдоль дороги на виселицы,

анафемой на костры —
живым шашлыком на шампу́ры-колья.
Наидревнейший простейший экстрим,
осовремененный ролью

би-роботов, зомби-машин —
подключено большинство к смартфонам,
а не к друг другу, не к нуждам чужим,
не к человеческим стонам.

У меня же не будет его.
Хотя мой голос не в счет, я знаю.
Но почему же людских тревог
боль как свою хлебаю?

Мой любимый поэт,
Он живет между строк.
Его внутренний свет
Сопричастно глубок.
Он бессменно стоит,
Когда пал в слабине
Каждый третий, второй
На незримой войне.

Мой любимый поэт,
Он приходит во снах.
Незнакомец родной,
Его книга в руках.
Среди ночи встаю,
Чтоб припасть в тишине
К его дерзкому слову,
Сверхблизкому мне.

Мой любимый поэт,
Как отец мне, как сын.
В продолжение лет
Проклят, изгнан, не сыт.
Настоящий мой брат,
Спрятан в сердце моем.
Не найдет его враг
И ни ночью, ни днем.

Мой любимый поэт 
Знает всё обо мне.
Добробытия след,
Яркий след на Земле.
Солнце сердца его —
Правды сладостный хлеб.
Нет, поди, никого,
Кто б так в муках окреп.

Мой любимый поэт
Вновь Любовь мне вернул,
Разрушенье миров
Запретил, зачеркнул.
Ваня-Ванечка-Свет,
Друг людей и светил,
Мой любимый поэт —
Иоанн Богомил.

Нет меня, нет тебя.
Разделения нет.
Только целый меж нами встающий рассвет.
Он всегда был и будет,
как воздух и дождь,
как трава на земле, по которой идешь
не ко мне и, конечно же, не от меня.
Ты идешь, как живешь в каждом миге из дня.
От меня ты не будешь бежать, ни к чему —
все равно, что бежать от себя самому.
Ты меня не ударишь злым словом в бреду —
все равно, что прихлопнуть меж нами мечту.
Эту бабочку, тихий цветок, мирных птах…
Между нами нет смерти,
долгов на руках.
Ничего нет плохого,
вся жизнь хороша,
если всё, что меж нами,
живет не спеша
и не комкает солнце,
летя во всю прыть.
Мы ему не мешаем
все краски раскрыть.
Мы ему помогаем созвучьем сердец,
и ему никогда не настанет конец.

Последняя зацепка — куль с едой.
Ведь всё свидетельствует: порченые зубы,
Отеки, высыпания, седой
Лысеющий «парик» и рот безгубый.

Гримаса слизи гнойной, не лицо.
Распухший нос и глаз не видно снова.
И эдаким полнейшим подлецом
Намерен видеть Господа живого!

Кишечника вонища на сто верст.
Язык обложен, тяжесть во всех членах.
У вестника ж любви — фруктовый пост,
Благоуханно ангельское чрево.

Он Господом питаем и храним,
Так быстр и легок на Его веленья.
Для холода совсем не уязвим,
В жару и ту не знает утомленья.

Он к каждому внимателен сто крат,
Не чувствуя ни нужд своих, ни выгод.
Не знает сожалений от затрат —
Ликует, отдавая все и мигом.

Он в зеркало не смотрится совсем,
Себя он в ближнем видит, без аванса:
Раз тот прекрасен и доволен всем,
То и ему не нужно волноваться,

Как выглядит и что в себе несет.
Он наносное — не воспринимает.
Его в других один лишь свет влечет,
Который он восторгом умножает.

О солнечный, о внутренний мой друг!
К тебе я прорываюсь сквозь токсины,
Сквозь лень, привычки, мелочный испуг.
И с образа сдираю образину.

Привязка к дому, к родной земле,
Какой вы национальности?
Но в доме счастья, в старой поле
Зашит древний паспорт радости.

О нем не ведают — дом захламлен.
Что-то бьется в поле об колени.
Никто не знает, над чем умилен
Его мозг в ожирении лени.

Я с флагом хожу. Что же в сердце ношу?
Фиксы коронок — фикция,
Жующе-фиксирующая шум
Одной и той же традиции:

Сеять и жать, пахать и стонать,
Пасхи святить, жить в очереди
К милости свыше и даже не знать,
На что наши души заточены.

Точилка Господа в старой поле,
Да разум тупеет в стадности.
Легче болтаться на веселе
На вертеле национальности.

Пристроен, привязан, к шинели пришит
Патриотизма дворового.
Но в драной поле что-то с детства лежит
И давит загадкой на голову.

Шинели, шрапнели, панели кодов
В общем-то одинаковы:
Одно и то же в гряде городов,
Огородов и козырьков лаковых.

Охраняем отчизны, а шар земной
С потомством давно просрали.
Латками в карте поверх, над полой,
Поделили то, что украли

У себя же самих. Владей не владей —
Не иметь того, что поверхностно.
Гибнут цивилизации жадных людей.
За обладания первенство.

Отпорю я пуговицы гербовых услуг,
Зубами вскрою полу Рассеи
И, выйдя на межпространственный луг,
Содержимым Землю засею.

Люди гниют изнутри
И культурою это считают.
Заключили со смертью пари,
Что до срока себя доконают.
Культурно ходить по врачам,
По курортам мотаться в отпуск,
За сердце хвататься в речах
Жалостливых или, лопнув
От злости в речах обвинительных,
Обессилеть вконец, упоительно
Боль в себе консервируя
И счастья всплеск имитируя.

Жёстко впервые по грани хожу,
А страховки-то больше нет:
Ангел не шепчет: «Я поддержу»,
Архангел выключил свет.

Тьма мохнатая, холод и гнёт,
Мотивация дел на нуле.
Вера без веры, нетающий лёд,
Обугленный светоч в золе.

Не по сиянью тоскую враздрызг,
Смысл не в сиянье — в заре.
Мой исключительно верный риск —
Выламывать стены в норе,

В которую, знаю, сама забралась,
Жила в ней пугливо сто лет,
Пока не крикнул ангел: «Атас!»,
Архангел не выкрутил свет —

Искусственный, плоский, дешёвый неон,
Замыливатель очей.
У меня на районе один лампион —
«24 ч».

К нему подходы и от него…
Незатейливы будни крота —
Набивать методично (во имя чего?)
Бездонные полости рта.

Я удивляюсь, как можно еду
Смаковать; возводить в ритуал
То, что изнашивает редут
Тела, его витал.

Красавное умничанье ума
Питается смертностью форм.
Молодёжь выдумывает сама
Сленг попирания норм,

Чтоб тоже первой быть, средь крутых,
Умнейших задир-обезьян,
Одобренье которых — удар под дых
Всем, кто мертвецки пьян

От денег или отсутствия их,
Разницы в пьянстве нет.
Ангел не спросит: «Где же твой стих?»
Архангел вырубит свет.

И нет мне места ни там, ни сям,
Даже теперь и в норе…
Я очень долго жила на сносях,
На беременно острой горе,

И знаю: горы — обратки нор,
Горы рождают мышей,
И моя (компьютерная) в упор
Не видит мин, калашей,

Подрывая снова и снова меня,
Как мясо для чьих-то котлет.
Ангел вздохнёт: «Да ты же свинья…»,
Архангел погасит свет.

Жирная, чавкающая в грязи,
Ритуальная чья-то еда…
Все приличья от сих и до сих
Утеряны мной навсегда.

Я с пола ем и хожу в рванье
Собственной ложной мечты
На самой яростной жёсткой войне,
Где хунта и жертва — ты.

А тем, кто не наигрался в успех
И рэпирует в кадре бред,
Шепну, как ангел: «Это не грех»,
Как архангел, затеплю свет.

                           1 ноября 2018

Дмитрию Быкову и всем великим безымянным
учителям словесности посвящается

В припухших веках жжет еврейская усталость,
Взлохмачена кудрей седеющая жалость,
И простодушно плеч покатых громадьё.
О добрый мальчик, как беспомощно ты светел.
Отчаянно умен. О, так уже на свете
Не налетают на догадок остриё.

Но ты всегда готов, готов по-пионерски
Подставиться, объять сей ужас фарисейский,
Вместить трагическое мироколотьё,
Мироотмазанье и мироопущенье.
Твои герои дождались-таки отмщенья:
Повержен хам и всё крысиное ворье.

Но кто же знал, что всякий раз придется снова…
Законы кончились, как нету больше слова.
Иль создаешь его, тогда оно твое,
Иль имитируешь, иль хуже — извращаешь
Другими созданное, и, увы, не знаешь,
Как ядовито это «дивное» вранье.

И нет в нем тайны никакой, одни потуги…
Нет красоты. О как скучны эти подруги
С больною томностью, с начитанностью лжи.
О, ложь начитана, утончена, мистична…
А как копнешь поглубже — жестка и практична.
Хоть так, хоть сяк ее исследуй типажи,

Всё пустота одна, ломака, недотрога.
Она питается тобой, творцом, как Богом,
На образ детства, как на удочку поймав —
На образ девочки, Прекрасной незнакомки
(Из них впоследствии выходят экономки!).
Учитель лит-ры — осаждаемый анклав

Повальной манией искусного безумья.
Всё продираешься сквозь сивый бред заумья,
Собачьей чуши артистических невежд.

О нам, писакам, школа бы не помешала,
Чтоб, наконец-то, протрезветь в застое шалом
И больше голым королям не шить одежд.

Понаслаждаемся друг другом —
Пробьют ручьи Весны портал:
Цветение зальет округу,
Ворвется красок карнавал

В глаза уставшие, больные.
И вдруг притянутся дела
И люди яркие, родные.
Любовь всё это создала.

Мы, вроде, просто говорили,
За руки брались иногда,
Но что-то сделалось вдруг в мире,
Вином вдруг сделалась вода —

Чистейшим соком виноградным
Мы напоили всех вокруг.
Наш мир домашний стал громадным
В доверчивых объятьях рук.

Светла империя влюбленных.
Вот рай земной, живи, владей…
Тут нет рабов, нет уязвленных,
Нет избалованных детей.

И нет неравенства, ведь каждый,
Собою наслаждаясь, вдруг
Обрел гармонию однажды
В доверчивых объятьях рук.

Мне всё облака рассказали:
Я в детстве не знала печали,
Поэтому, не сожжена,
За пазухой солнца жила,
Другого, не здешнего, солнца.
Земное же — для первородцев
Портал. Хоть в нём гаснет струя,
Он плотно закрыт для вранья.
Коль страх создаёт в тебе вектор,
Ты сразу сгоришь в этом пекле.
Затлеют от температур
Вкрапления антикультур —
Сих чуждых энергии Живе
Законов и знаний фальшивых.
И хищничество жизнесхем пирамид
В солярном портале сгорит.

А в детстве ведь было всё просто.
Начальников не было. Звёзды
Подмигивали так светло,
И было на сердце тепло.
Все двери легко открывались,
А взрослые воспринимались,
Как раса высоких детей.
И не было знати, властей.
Потом вдруг взорвалось пространство —
Родители стали начальством,
Явилась, как новость, тюрьма
И с нею надсмотрщиков тьма.
И я как-то враз загрустила
И голову вниз опустила —
Трава и букашки на почве — ей-ей! —
Мне стали родней и милей.

Но взрослые жизнью пугали,
Заботу Земли низвергали.
И ложь, как цветение зла,
Из трусости вмиг проросла.
И я разуверилась в луге
И в речке, и в лесе, как друге.
Я с ними играла ещё,
Но стала бояться трущоб,
Зверей и людей, и погоды.
Мой страх растянулся на годы.
В себе я Природу нашла,
Но в угол её загнала.
И выцвела я, и увяла.
Ведь Бога в себе я распяла,
Забыв свою силу, в слезах потонув,
По сути же просто заснув.

Как только поддашься ты страху,
Тебя одолеют с размаху
Все виды и качества лжи.
Хоть в гроб полезай и лежи.
Неправда, что знания многи
Рождают печали, тревоги.
В реальности наоборот —
От страха заумь прорастёт,
Посыпятся версии, толки,
Проснутся голодные волки,
И ум твой — трусливый русак —
Финтить станет эдак и так,
Везде извернётся, слукавит,
Сбежит и в сомненьях оставит.
И мне, чтобы снова вернуться домой
К отважной себе же самой —

Придётся все страхи свои одолеть,
Чтоб в солнце земном не сгореть,
На этой жаровне страстишек и плана
Погони за счастьем желанным.

Но печаль — это страх, это ложь на губах.
Но печаль — это дым от сгоревшей мечты.
Но печаль — это бред всех ненужных побед.
Но печаль — это лень, лень желать перемен.
Только радость вольна — вся в свободе она.
Только радость-любовь воссоздаст тебя вновь.
Только радость-покой в мир покатит рекой.
Пустит корни, как лес.
В ней — живой интерес
Жить цветуще, как луг…
Хватит брать на испуг!
Кто бояться устал —
С вами Солнца портал,
В вас его Радостан.
Вольной
Радостью
Стань!