Дули на земле ветра,
дули слепые.
Перла дорогами злая вохра̀,
а впереди зэки —
страдальцы земные.
Шел в обозе мальчик
с лицом простака,
Нес за пазухой
крынку молока.
Арестантский строй
шел в тайгу… на убой.
Узников вели по лесным буеракам
в страшные
не пригодные для жизни бараки.
А зэкам, что ветра, что зима, —
судьба незрячая:
нельзя с пути страстноого сворачивать.
А они кто во что —
один плачет,
другой горько матерится,
третьего лихорадит,
пятый смерти боится,
восьмой — музыкантишка — чуть не падает,
ручками взмахивает над кочками-пюпитрами,
а десятого смерть сама у себя
до времени в кости выиграла.
А мальчик-простак вздыхает прерывисто то и дело —
бабушку благодарит в мыслях — ту, что на вокзале
зэку молока не пожалела.
— Куды тебя агнца-то да в хищь зверину! —
заплакала бабка под вой гудков
паровозных длинных.
Сосны расступились
и увели страдальцев в глушь лесную.
Захлопнулся капкан на человеков,
лаем собак поʹ сердцу полоснуло!
А сзади в тулупах автоматчики —
сатане Усатому докладчики…
И мороз вокруг всё крепчает,
только вот жизнь на земле не легчает…
А мальчик крынку молока
на груди сердцем согревает.
Согревает и молит:
«Матенька, упои нас и умножи…
пусть хоть на часок-другой
оживет народ божий»…

…Объявили пятиминутную остановку.
Пока вохра раскуривала махорку,
Мальчик вынул крынку из-за пазухи,
но не посмел испить —
протянул соседу одноглазому.
Тот один лишь глоточек сделал —
такая благодать разлилась по всему телу,
что больше и не смог пить, передал дальше…
Зэки праздновали белое молоко
в белой таежной чаще! —
по глоточку пили быстро-быстро,
чтобы не просекли чекисты.
И что за дивное диво! —
молока-то на всех хватило.
Только мальчик не пил,
но с каждым глотком зэка-брата
вливалась в него мирровая услада.
Это радость, вспыхивающая
в арестантских хилых груденках,
возвращалась сторицей —
молочком Матеньки Небесной мальчонку.

.........................

Мальчика впоследствии
расстреляли нквдэшники-мужланы.
А он взял да и родился миру
отцом помазанником Иоанном!