Говорил мне университетский
профессор-филолог:
— Путь для вас на Парнас,
ой, как долог.
Муза ваша — слабая,
странно юродивая.
Это не академическая поэзия,
а какая-то пародия.

Я глаза выпученные
еще больше вытаращила,
экзаменационный билет
ближайший вытащила.
Мне попались Бунина
«Темные аллеи»…
А Бунин был коньком
нашего литературного корифея.

Села я за парту
к ответу готовиться,
вдруг, вижу рядом какая-то
странница-богородица.
Откуда и взялась, не знаю,
Кажется, привиделась:
не то матушка молодая,
не то старица мощевитая.

И говорит мне ти́хонько,
по-матерински жалея:
— И зачем тебе, дитонька,
эти «темные аллеи»?
Ходить да заблуждаться в них,
путаться что ли?
Как профессура с торбой –
со своей академшколой?
Ты свое думай да пиши,
ходи в своих све́тах…
и станешь не университетским,
а универсумным поэтом…

Набросала я мысли профессора,
чтобы их ему повернуть же.
А на другой стороне листка
стала сочинять готовую тут же —
средневековую беловодную канцону
менестрелей и миннезингеров.
Да так увлеклась, что не заметила,
как исчезла матушка Евфросиния.

А когда канцона золотая
дописывалась–писалась —
я словно светом миннезанга
стосолнечным изнутри освещалась…
Так и поплыла отвечать билет
словно по о́блакам запредельным,
с лицом просветленным
и с сердцем в ответ
в посвящении неподдельном.

Профессор кивал, в пол-уха ловя,
косил благосклонным глазом:
я выгребла всё академическое из себя –
его же лекционные фразы.
А напоследок… неожиданно канцону прочла
во вдруг приутихшем мире…
а лопоухий профессор,
удивленные уши
еще больше, жадно топырил…