Держусь из последних сил,
срываясь-хватаясь на честном слове.
Нервопроходцев божье такси,
их взмахов руки не ловит.

На небе всё на́-оборот —
ну же проверь, пройдись вверх ногами —
там транспорт сам пассажира найдет,
и заплатит, но — не деньгами.

Иголки в горле — хоть плач:
людям бы только сплетни послушать.
Рвет наизнанку кашель-стукач —
выблевываю равнодушье.

Кругом равнодушье, как смог,
оседает не только на челке и коже.
Капюшоны, кроссовки, очки — полубог,
по моде одетый прохожий.

И голову негде склонить —
ходячих скафандров застегнутость молний.
Зубная боль, словно электронить,
оголяет причины-корни,

Которые втиснуты в ген,
давно в спинномо́зговом перепрошиты.
От страшной догадки ум офигел —
за другого мук не прожить ведь.

Нельзя умереть за всех —
каждый должен безумно влюбиться.
Такую любовь поднимают на сме́х
и вдоль дороги на виселицы,

анафемой на костры —
живым шашлыком на шампу́ры-колья.
Наидревнейший простейший экстрим,
осовремененный ролью

би-роботов, зомби-машин —
подключено большинство к смартфонам,
а не к друг другу, не к нуждам чужим,
не к человеческим стонам.

У меня же не будет его.
Хотя мой голос не в счет, я знаю.
Но почему же людских тревог
боль как свою хлебаю?