Земным поэтом первым был Персей.
С рождения в спонтанность, в море, брошен.
Как царский сын, сын Аргоса, низложен.
Как божий сын — возвышенный в красе

И утвержден на высшую судьбу,
Хотя был наг и нищ, и поначалу
Не знал ни страха боли, ни печали,
Но отдан роком с ними на борьбу.

И дара три, три искры, три свечи,
Три грани настоящего поэта
Зажглись в нем от улыбки Андромеды
И на костер незримый повели

Небесным женихом… И первый дар —
Дар незаметности, дар скромности великой,
Познавшей и низы пучины дикой,
И горного Олимпа тонкий пар…

Дар слова меткого в изысканной резьбе
Наития, разящего неверье,
Тоску и тьму, сомнение и зверя
Калибоса убившего в себе…

Дар прозорливости на зеркале щита,
Открывшей тайны, истинные лица,
Оберегающей от взгляда дьяволицы,
От памятников славы и труда…

И, наконец, как истинный творец,
Персей был вовлечен в войну титанов —
Небесных сил… Кумиров неустанно
Громил, одной любви неся венец…

Хоть не дошли его стихи до нас,
Сказания о нем — его рассказы.
Он первым оседлал для нас Пегаса
И доскакал до звезд, и не погас!

Брильянты множу
В образе слезы…
Всё меньше соли в них,
Всё больше граней…
И режущая твердь
Алмазов ранних…
Гроздь переспелая
непролитой грозы…

И зачем эта жизнь?
Эта комната три на четыре,
Сфера люстры помпезной
И триптих скупого окна,
Многоярусный,
Яростный труд,
Сухожилия лиры.
И болезненный сгусток
Не то крови,
Не то молодого вина…

Чтобы великолепно!
Подвесками бряцал стеклярус…
Из трехстворчатой рамы иконы
Сквозные дышали ветра…
Непривязанности
Надувался
Алеющий парус,
И спонтанного счастья
Никогда
Не кончалась пора…

В исподних таинствах любви
Чуть приоткроется завеса…
И хлеба дом*, и рык зевеса,
И знамя утренней зари

Увидишь ты, не зная часа,
Продрогнув на ветру потерь…
Качнется царственная дверь
Орфеевого майстер-класса.

И ученичество в тебе
Взорвется лотосом столисто,
И нежной струйкою солиста
Забрезжит голос на земле…

*Вифлеем — Дом Хлеба

Их поглотила тьма
Соленой тонны боли,
Холодные тела
Отдав воде и соли.

Сто десять и один
Легли под плиты власти,
Под груды глыб глубин…
Ушедшие в ненастье…

Сошлись — в единый крик —
Беззвучные их стоны
В единый страшный миг
Осознанности: «ТОНЕМ!»

Вдруг став, все как один,
Безличием изгоев.
Слились с толпой сардин,
Пропали каплей в море.

Но брюхо тьме вспорол
Луч жертвы искупленной
И души их повел
Из бездны потопленной.

Как стайка детворы,
Гуськом всплывая кверху,
Зажженные шары —
Плывут они в бессмертье.

И вспышками седин
У близких просветили
Сто десять и один
Туман имперской гнили…

Спи, мой витязь, снявши шкуру
Тигра, что тебе был другом.
Он тебя из сотни выбрал,
Охранял твой сон и пищу.
А когда ты после боя
Окровавленный томился
У ручья, испить не в силах,
Он своею белой шерстью,
Всей промокшей до ворсинки,
Орошал твой рот иссохший,
Им зализанные раны…
По ночам в дозоре чутком
Два угля его зеленых
Жгли ночную мглу и шорох
Змей ползучих отгоняли.
И о вражеских засадах
Знал твой тигр, предупреждая
Тихим рыком — господина,
Грозным рыком — вражьи уши…
А когда ты о любимой
Пел, тоскуя на кифаре,
Тигр урчал котенком нежным,
Беспокойно вдаль вглядевшись —
Там живет твоя невеста…
А когда в последней схватке
С дикой стаей псов приблудных
Он, победу одержавший,
Но надломленный борьбою,
Умирал в крови заката —
Ливнем вымытую шкуру,
В шрамах всю, в сиянье белом
Завещал тебе, мой витязь!
Мне же — песню, что я спела…

И камень навернет слезу…
Когда наполнится любовью…
Подобно впадине с водою
С глубокой зеленью внизу —

На миг сравнится со стеклом,
Углы, морщины усмиряя,
Его поверхность, разливая
Истому, сгущенную дном.

Вдруг мощный ритм, стуча, звеня,
Заставит содрогнуться камень! —
И драгоценную из капель
Он выплеснет из недр своя…

Библейской луковицей запеченной,
Просоленной в скупых, больных слезах,
Я познавал у смерти на устах
Сладчайший, истинный вкус жизни утонченной.

Из корня горечи — из корня одиночеств —
Давил за каплей каплю божий сок
И в лихорадке падал на песок
В зыбучесть ярых, перемешанных пророчеств…

Так выздоравливая, возвращаясь к людям,
За трапезою духа я делил
Обед скитальца, возвращенье сил
И легкость тыквенного грубого сосуда…

Ветвь духа утончила плоть.
Искомым персиком повиснул
Ее невидимый, не кислый —
Сладчайших откровений плод.

Его взошедшая звезда
Толкует сны, сжигает ночи.
Он бархатисто тих и сочен,
Меж половинок — борозда,
Как между небом и землей
На голой зыби двуединства,
Где оболочка материнства
Питает млеком и зарей…

Я потерялась средь миров,
На перепутье жизни новой,
И мысли мертвенный остов
Белел костьми на полуслове.

Налево рушились дома,
Направо люди умирали…
В лицо же — огненная тьма
Дышала, воздух отбирая.

Я истязала слух мечтой,
В плоды вгрызалась золотые,
Их сочной мякотью в ничто
Переводя себя впервые,

Чтоб здесь, на пересылке лет,
Топтаться служкою смиренной
И незаметно в новый свет
Перерасти с зарей мгновенной…