Разбудит случайный звонок.
Побегу открывать со всех ног —
Незнакомы… И спросят не то и не так.
Но я пойму — это знак…

Приходите, учите меня
Неудобствами обременять,
Чтоб всегда, а не только на грани уже
Быть у истины настороже.

На дворе такая не́жить,
И скользит девятый вал
Этим обмороком снежным,
Жестким настом наповал…

Возле Дома Панихиды
Лепит бабу детвора.
Первым комом блин оббитый
Под короною ведра…

Только дуло вьюги дует
Как приставленный вопрос:
Как же так — ребенок умер,
Когда родился́ Христос?..

Новый Год с тобой не встретим,
А промедлим, проглядим
Друг на друга, как в портрете —
Он на нас двоих один.

Ты там будешь в бакенбардах.
Я из локонов и муфт,
Что заложены в ломбардах
И которых уж не шьют.

Нас напишут акварелью
Или тушью на шелках.
И никто нам не поверит,
Что мы встретились в веках.

Звезды рамой нас обяжут,
А стеною — небеса
Там, где в верности лебяжьей
Остановятся глаза…

Вот и тебе вышел срок
Идти далеко на Восток.

Реликтовыми лесами,
Зауженными глазами,
Неся коромысло пустынь
В колодец души — монастырь.

С собой бери только лучшее,
Чтоб не оступиться на кручах.
Сорвется вершина на голову —
Значит, ты взял ее, словно
Пыль, этот прах встряхнешь
И новую синь вдохнешь.

Близится, близится срок.
Идешь далеко на Восток…

Горною чередою,
Озером… Над водою
Тропинка — выбора уже.
С размытою глиною, в лужах,
С осокою по краям.
Охраняет ее змея,
Лежа на своих же кольцах.
Если твой час — улыбнется,
И короною на ее челе
Откроется знак тебе…

И вот на воде, на плаву
На веранду сандала взойду…

В трапезной — овощей казанок
Дымится… И полотенце для ног.

Стоит тишина тростников
Как будущих флейт для богов.

Бежит застывшая зыбь
Звезду твою отразить.

Лежит на ветрах печать
На жертву тебя венчать.

Далеко… далеко на Восток
Ты идешь уже без дорог…

Тебе
С голубых елей
Я принесу снега.
Он не такого цвета
Как с зеленых,
или как с сосен…
Он бесконечно светел!
Синих игл
таинственный вертел
Наверчивает грезы
И в пересыпку с явью…
Он долго-долго не тает —
До будущего волхованья,
По самые-самые
ясли…

Отчего такая нелюбовь…
Будто бы на паперти, взываю…
И прозренья язвы прикрываю
Безымянной чуткостью ветров…

Отчего такой некрасотой
Веет от взаимоотношений…
Нежеланье — хуже чем лишенье,
Хуже даже грубости простой.

Отчего я вдруг не узнаю
Друга — ему ложь покрыла губы.
Он с какой-то радостностью губит
Добрую привязанность свою.

Отчего одна… опять… Но я
Никого, ничто терять не вправе…
И несу отравленно
В оправе
чаши
Всех нас чистыми тая́…

Саксофон наводит фон
Рождества и Николая,
И над городом витает
Невидимкой микрофон —

Там подслушает желанье,
Тут признанье передаст…
И уже в который раз
Исполняются мечтанья!

Их засеет, заискрит
Снег — положит под подушку
И пойдет гулять по душам,
И шампанским зашипит!..

(Памяти Иосифа Бродского)

Скучаю по Иосифу,
его стихам…
А встреча переносится
вновь на года…
В нью-йорки и венеции
мне нет пути,
И даже в Питер Вечности
не перейти…

Пишу ли Другу Римскому
смелей невежд…
Он передаст Вам письмами
моих надежд…

(Т. З.)

Приснится иль покажется —
Но слезы градом катятся.
И среди них — как сужденный —
След голубой жемчужины.

Как тот канал единственный,
Через который видится
Реальный мир, что нужен мне,
Мир голубой жемчужины.

Работа очень тонкая —
Ходить по синей кромке льда,
Вплетая токи кружева
В рождение жемчужины…

Поколение самовлюбленных…
Шлейф иллюзий с рожденья, с села…
Так и тянется… А эти стоны
Не достойны — ей богу — пера…

А страданья и очарованья…
Как же слезы мне ваши пусты…
Чем поднялись мы над любованьем,
Над признаньем согбенной толпы?

Нам же шею подставили люди,
Чтобы чаянья их донесли.
А мы сели — от них не убудет,
А мы пали — а их не стеснить…

Вздохи, плачи… И труд наш особый,
Обязательны крест и тоска(!)...
Но текут где-то чистые соки
И вливают нам жизнь в голоса.