Эллара, доченька моя,
Я Тот, кто всех вобрал, любя!
Я Тот, с кем можно разделить —
круг человечества — любить!
Круг всех божеств, животных, птиц —
добрейших мордочек и лиц,
протянутых друг другу крыл,
и ручек, ушек — Я в них жил!
И в них живу и буду жить…
Мурашки лапоньку держи! —
Она тебя сейчас зовет
В Великий Мира Хоровод.
Я без Тебя ведь не смогу,
Я Матерь Жизни берегу…
Мы с Нею переплетены —
Ты капелька Ее Весны,
Ты на земле — Ее семья.
Эллара, доченька моя!

Катя, Катенька,
трезвящая капелька.
К чему суррогатами
обпиваться?
когда можно любовью
питаться
вышней —
из себя да в ближнего
переливай за край,
отдавая не лишнее,
а самое насущное.
Какая жизнь нескушная,
наилучшая,
жизнь честнейшая —
по небу как по земле
тропинками пешими
да по земле как по небу,
но не по Божьему гневу
Катя идет
простодушно и помогательно…
и не зная,
что в сердце забили
родники Матери…
чистотой доброта —
в любви полнота:
Где Отец там и Мать…
Спасибо, Кать!

О чем ты мечтаешь, Эллушка?
О, танцевать, танцевать!
И на земле как на небушке
След любви целовать… целовать…

Слиться с ним совпадением
Так повсеместно светло —
Людям, богам вспоможением
Чтоб от мук отлегло… отлегло…

Жизнь не единожды прожита
В служении верном души.
Элла-ли-ла преумножена —
Чистоту добротою внушить… о внушить…

Что тебе снится, зоренька?
О, молоко, молоко…
К Матери Неба Коровоньке
Зов твоей жизни вклеком… целиком…

Как голодно́ человечество!
Ищет питанье любви.
Элла духовного млечества
Священница-ковш — упои! Упои!

Долгие годы
Я жила своими друзьями.
Любила их лики перебирать
Вечерами.
Писала длинные
бумажно-доверчивые письма.
Обожала делать подарки просто так
И со смыслом.

От восторга
Душа разрывалась неутолимо.
Я жила в них по белу свету,
И Украина
Помогала
Моей любви, по щедрости схожей —
Привечать и подкармливать: «Биднэ…
Таке ж хороше!»

А они тянулись
К собственным родственным связям.
И на письма толком и не ответили
Ни разу.
Но я чувствовала
Всегда их поддержку и нежность.
Но понимала — дружба уже не будет
Прежней.

Всё нормально…
Трагедии нет — все живы здоровы…
Друзья далеко… и у всех свои
Дети, хоромы…
А я благодарна им,
Благодарна Богу и жизни,
Что кроме любви нет во мне
Другого смысла.

Любви неугасимой,
Не поседевшей, не жалкой —
А такой безумно-рискующей
Акробаткой!
Какое счастье
С жаром двадцатилетней
Перебирать вечерами их потрясающие
Портреты!

Мама весело смеется над старостью,
Грозит ей крепким кулаком!
Смущает ее простодушной детской улыбкой
Почти беззубого семидесятилетнего рта.
Остроумно шутит над склерозом,
А когда чего-то не расслышит,
Будто школьница переспрашивает «учителя»-собеседника
И, как не выучившая урока,
Задает на поставленный вопрос
Свой быстрый встречный: «Кто — я?»

Мама такая славная
Неунывающая девчонка!
Она словно родилась заново:
Ей интересно жить,
Она спешит к людям,
Ни на кого не таит обиду,
Каждого в поселке выслушает,
Пожалеет и никогда не осудит.

Иногда она вдруг вспоминает,
Что уже бабушка, и даже прабабушка,
И вроде как «надо себя уважать»
И быть более «значимой и степенной».
Посидит полдня-день дома,
«поуважает», распивая чаи,
А потом плюнет
И пойдет опять
Любить этот суровый северный край,
Его неулыбчивых людей
С колючими как хвоя ужимками,
С окающими сердцами
И акварельными озерными глазами…

Мама разговаривает с собаками,
Как со своими старыми знакомыми.
Медведей на трассе, правда, опасается —
И всегда очень переживает,
Когда в теленовостях какой-нибудь забредший
В поселок топтыга гонится по тротуару
За незадачливым туристом с фотоаппаратом.

Мама великая певунья!
Когда мы поем с ней по телефону
Народные украинские песни —
Мама надстраивает обнимательно
И протяжно второй добрый голос —
И вытаскивает из своей сокровищницы
Редчайшие слова старинных напевов
И поразительные обертональные интонации.

Мама не любит,
Когда я про нее пишу —
Даже сильно ругает, не разобравшись…
Так что прошу вас, ребята,
Не выдавайте меня, не говорите ей про этот стих…
Но я знаю, в тайне она гордится,
что и ее не забыли добрые люди
и вспомнили «не злым, тихим словом»…

Когда маму спрашивают,
Сколько ей лет,
Она задорно отвечает: «Семнадцать!»
И на всякий случай
Прикрывает рот,
Чтобы от смеха зубы не выпали!

Мама совершенно не умеет танцевать,
Но так радостно «не умеет» —
С таким живым пластичным чувством юмора!

У мамы есть секрет:
Когда очень нужно, для хорошего дела,
Она умеет попросить у Бога
Хорошей, не дождливой погоды —
и Бог ВСЕГДА удовлетворяет ее просьбу.

Мама любит соки без сахара
И у нее есть наготове свежесваренный суп
И блины на скорую руку:
Накормить гостя — первое дело.

Внуки не помнят,
Когда у нее день рождения —
Но она даже рада —
Ведь больше всего на свете
Мама не любит… подарков.
Для нее доброе слово
Намного важнее всех других форм внимания.

У мамы немного книг в доме,
Но она их перечитала все до одной
И уже по нескольку раз…
И еще будет перечитывать…

Мама скромно одевается.
А когда в честь праздника,
Или для гостей, наденет кофточку понаряднее,
То смешливо прячет глаза,
А если идет, то величаво как павушка,
А сидя за столом,
Вдруг стесняется как невеста…
У нее тонкий художественный вкус,
Но ей ничего не нужно из вещей:
У мамы всю жизнь, сколько помню,
Одно кольцо и одни зеленые бусы.

Мы когда с ней идем в погреб,
Выбираем тропинку вдоль гремучего ручья,
Чтобы никто не услышал,
Как мы читаем по очереди друг другу рэп-импровизации:
Я на современную тематику,
А мама — с использованием фольклора
И перекрученных немецких (еще с войны) фраз.

Когда я гощу у мамы в отпуске,
Мы по ночам часто не спим,
А чаевничаем, на кухне закрывшись,
И давимся от смеха,
Чтобы не разбудить папу.

Когда я вспоминаю,
Сколько мама пережила за свою жизнь,
А особенно в детстве —
Когда никто ее двухлетней не хватился и она,
Заползши в кукурузу —
Провела там целую ночь — заснула.
А наутро покрылась вся чиряками.
А когда ей еще не было года,
Соседка, которую мамины родители
Попросили присмотреть за мамой
(они вынуждены были отлучиться до вечера),
Чтобы ребенок не мешал в доме,
Вынесла малютку на двор —
И мама обгорела на солнце…
Когда я вспоминаю это…
Я слышу покаянные колокола…

Мама столько связала
Рукавиц, носков и жилеток,
Что можно обогреть ими полтайги
вместе с поджимающими хвосты волками.

Мама вызывает газовщика,
Чтобы тот наладил колонку,
Он придет, покрутится,
Намусорит — зажжет, выключит, мол, всё в порядке —
А мама помыться нормально так и не может.
Посмотрит она на горе-мастера,
Аж жалостливо на душе станет,
И еще ему денег даст с собою…

Мама лучшие куски
Отдает ребенку и собаке,
Хотя себя не обидит —
Просто разносолы ее больше не интересуют.
Мама любит уют и чистоту в доме,
Потому как профессионально подходит к этому —
Маляр-штукатур наивысшего разряда!

Мама к следующему нашему созвону
Старается запомнить какие-то
Удивительные происшествия, «маленькие чудеса»,
Интересные воспоминания или
Тонкие впечатления от текущей жизни… —
Она ими делится искренне и просто.

У мамы плохо развита зрительная память —
Незнакомца ей трудно описать.
Зато это ей здорово помогает
Не видеть зла в людях
И не фокусироваться на их недостатках.
Она никому не даст унывать:
«А ну-ка-сти — не грусти!»

У мамы нет и никогда не было
Сюсюкающей нежности,
Но радости жизни она ни разу не изменила
И ее ласковое «голубчик»
Чего-то да стоит.

У мамы стремительный ум,
Который не ведает преград:
Она вдоль и поперек так изучит
Новое постановление по тем или иным льготам населению,
Что уяснивший мамину лекцию папа
Идет во двор и собирает вокруг себя
Толпы пораженных слушателей!

Мама любит любить,
не умеет и не хочет врать,
И всегда искренне удивляется
Человеческой глупой хитрости и черствости.
Мама большая труженица
И маленькая девочка, которую
В семье называли «билою собакою»,
Потому что она, самая младшая,
Единственная среди сестер и братьев
Имела белые волосы и
Желто-оливковые глаза…
Хотя белые собаки, кажется,
могут иметь и другого цвета очи.

Маму ее учитель математики в школе
Долго уговаривал идти учиться дальше —
В техникум и институт.
Но мама рано осиротела (в десять лет),
Потеряв отца,
И ей сразу пришлось идти работать —
Садить деревья в лесничестве.

Мама с детства была бунтарем —
в семье, школе, церкви, на работе, с начальством
она спорила, отстаивая выбор
иметь собственное мнение.
Будучи украинкой из прикарпатского села,
Она блестяще освоила русский язык
И даже переняла северный архангельский говор.

В детстве мама научила меня
Рисовать две вещи:
Букет лилий в полосатой вазе
И профили авантажных дам
С высокими прическами…
«Мамины» лилии попали, как
Одни из лучших, на выставку
Художественных работ детского сада,
А профили дам я до сих пор рисую
На полях собственных стихов и дневников.

Мама умеет слушать, но часто перебивает,
Чтобы унять смех или искренние слезы…
Мама любит слушать
Народных исполнителей,
Чувствуя в песенном ряду, распахнутом настежь,
Бессмертие самого народа.
Мама любит свое
Картофельное возле леса поле.
Ее грядки со свеклой и морковью,
Дружной зеленью и терпким луком
Обещают урожай в самый неблагоприятный год.

Мама умеет лепить горшки,
Глечики, крынки и макитры —
Она ведь истинная дочь
Своего отца гончара Михайла…
У мамы нет ничего польского, бабушкиного,
Но мой однокурсник поляк Петя Кульпа
Назвал меня когда-то
Самой красивой девушкой факультета,
А ведь я на маму совсем не похожа.
Или хоть глазами немножко?
И той живучей радостью бытия,
которую каждая родительница
Пытается с молоком передать
Своему дерзкому, непослушному и, как она,
Бунтарю — родному ребенку.

Я пишу этот стих
Целую ночь и наступившее утро,
Пишу, задыхаясь от любви к маме,
И не могу, не хочу его заканчивать,
Как если бы с его концом
Не наступил бы новый день…
Мама, день наступил!
И он будет самым добрым,
Честным, долгим и увлекательным,
Как когда-то в детстве!
Потому что столько еще предстоит
Встретить добрых людей,
Полюбить их всей душой
И передать им
Материнский свет непорочной,
Прославленной в земных женах
Нашей с вами Матеньки Небесной!

09.04.2021

1

Стояла ли во́ поле березка,
Бежал ли заюшка на перекресток —
Нету для души пути иного,
Чем с земли на небо и назад к земному.
Заюшка серенький сиротка
Поседел, набегался, стал кротким.
Встанет под березкой и обнимется,
Постоит, взгрустнет — и назад в повинницу:
Бегать от волков ли, фарисеев,
От мужиков с топорами и ротозеев.
Не ломал он березке рученьки,
А берег как радость-песнь наилучшую.
К ней ли голову преклонить буйну
Во пустынном полюшке разгульном…
Вокруг нее ли хоровод хаживать
С чаяниями и бедами людскими нашими…
Не Она ли последняя надёжа —
Заступница за народ божий —
Заюшке стала за родную Маменьку,
Оттого побелел, подобрел заенька.
Не ховается больше по задворкам,
Не ест сиротский хлеб горький.
Богородичным молочком упояется
И ни в чем более не нуждается.

2

Неужель судьба человека быть съеденным:
Бедами, болезнями, сном послеобеденным?
Думает, что он ест еду живую —
А это она его съедает вчистую.
Думает, что жить в роскоши и удовольствии —
Это и есть предел мечтания…. Собственно
Многие хотят, чтоб никто никого не трогал
И оставили в покое их жизнь убогую.
Чтобы и́зо дня в день
было всё как по маслу,
И если не тузы выпадали,
То хотя бы козырные масти.
Человек «заведенность»
и считает в жизни опорой,
А пружина завода хоть и кончится,
Но «потом» и «еще не скоро»…
Временщики… и никогда
они не станут счастливыми.
Пришла общая беда —
И трещит по швам обывательская идиллия.
Хоть глаза залей,
Хоть сделай все на свете прививки —
У страха смерти кишка толста (!)
И глаз, как известно, великий.

3

Ой у лузи червона калина…
Без Матери Божией нет Украины.
Без Белоствольной, вставшей в сторонке
Не будет мира в мировой воронке.
Матерь — не атрибут лихого казачества,
А рыцарям верным Первая Указчица!
И берегиням-лицариссам —
Главная Помощница,
Но не призрачная храмовая,
А ежеминутно-жизне-возможница!
Она каждый день
Березкою в поле простаивает,
Учит чистоте живительной,
На доброту настраивает.
И зло в наших душах,
Незаметно накопленное,
Исчезает в любви, нами друг другу отданной.
По-другому не очиститься,
не помолодеть, не расправить плечи.
Матенька не ждет куличей-пасок!
Неужель встретить Ее больше нечем?
Но просит, оплакивая нас, деток ритуальных,
Что хоть в этом году не пойдем в церкви
Распинать Сына ножом пасхальным.

4

Во́ поле березка стояла…
Да рученьки ей Рассеюшка обломала.
Ой у поли червона калина…
Прежде — Матерь Божья, а потом Украина.
Косив Ясь конюшину… да косу отбросил
и теперь цвет-клевер на митинги носит.
Бережет живое слово Цветущей битвы:
Не убей, чтоб самому быть не убитым!
Не злись в ответ,
чтоб в злобе не прогоркнуть:
капелька зла разъедает душу кислотно.
Врага победить можно только Светом,
Накопленной силой неостановимого Рассвета!
Духовный огонь парализует до зубов вооруженных,
Рассасывает локальные ситуации напряженные.
Вчитайся, Русь, в генетические свои коды:
Очисти древние ритмы-песни
От вкраплений инородных:
Не ломать, а прислушиваться, не собой упиваться,
А Духом Всеблагим и любовью братской.
Не воспевать смерть, даже травинки одной,
Не кормить птички-животинки на убой —
А видеть их частью не только природы, но
И частью нашей общей Небесной Родины!

Николаю Цискаридзе
с искренней любовью

Балет моя боль.
Прыжок в никуда.
Стохлопотный ноль.
Плие пустота.

Движений шарнир,
Шарнирность мозгов.
Телесный кумир,
Турнир колдовской.

Без думанья ввысь,
Без глуби сердец
Балет — лишь стриптиз
И стыд, наконец!

Во злобе, страстях
Прыгучесть страшна.
Нелеп ног размах,
Раздетость — смешна.

Сей грохот скачков
И похотный блеск
Тщеславных жучков,
Кокоток невест…

Вращений итог
Вульгарен и нищ —
Духовно убог
Танцующий хлыщ.

Жил-связок-аорт
Пружина в плече…
Не танец, а спорт.
Ей-богу, зачем?

Ты призван, танцор,
Оставив телес
Магический вздор,
Очиститься весь.

И должно тебе
Лишь музыкой жить.
Не сцене, игре —
А людям служить.

И небу внимать,
Откуда звучит
Мелодия Мать…
Гармоний ключи

Проточат в тиши,
В немой высоте.
К чему ты, скажи,
Придешь в глухоте?

Себя, как живой
Клавир инструмент,
На вечность настрой,
На истины свет.

Где музыки мысль
В твоем существе —
Танцующий риск
Прорыва к мечте.

Где жадный накал
Сквозящих идей —
Нет места ногам,
Снующим без тем.

Одни лишь тела…
Ритмичная ложь…
Канканный театр
Чудовищно пошл.

Зачем танцевать
Страстишек рабам?
Свободною стать
Мечтает толпа.

Свободу яви
От страхов и порч.
И зрителю вмиг
Дано превозмочь

Тоску, конформизм,
Бескрылость и боль.
Свободный артист —
Великая роль!

Став вольным огнем,
Свой трепет дари,
Танцуя нутром
Невинность любви.

Механика па
Сольется в одно
Движенье добра,
Слезы полотно.

И вдруг, несмотря
На академизм,
Ворвется в тебя
Народная жизнь!

Ты станешь своим,
Понятным везде,
Открытым, родным,
Народным вдвойне.

Народным как песнь,
Премудрости сказ.
Народность и есть
Теснейшая связь

Людей с Божеством
И с жизнью самой,
Прямое родство
с рассветом, с весной.

Ведь званья секрет
Не столько в любви
Народной к тебе,
А в верности им —

Хранящим мечту
Соборной Руси,
Трудягам, что чтут
Из всех своих сил

Святой хоровод,
А в нем — детям Мать.
Умеет народ
О Боге мечтать!

Вокруг Божества
Течет круговерть.
Балетным пора
Порхать не про смерть,

А богородство́,
Не драму и страх.
Начнут заодно
Молодеть на глазах.

Орфеева быль
Балет, а не боль.
Всем ад сей постыл.
Ну что же — изволь!

Из пекла веди
В бессмертия край
Любви эвридик —
Веди, Николай!

И в них дотанцуй,
Что сам не успел.
В них сердцем ликуй,
Хранимым от стрел.

Есть у меня поле,
да нет в нем березки.
И поле не мое —
а давным-давно продано.
Есть у меня радость,
да горьки в ней слезки:
Жить — не добра наживать,
а когда добро о́тдано.

Погреба доброты
смердят непролазные.
Хоть полслова доброго,
хоть бы нежности интонацию…
На ошейнике к компьютеру
сижу как привязана.
О мое попейшество!
Жизни просрация!

Есть у меня друзья,
но живут в телефоне.
Коллеги — по ту сторону
экрана мерцающего.
Пишу первому встречному
письма электронные,
оставляю комментарии
читателю блуждающему.

Здравствуйте, люди!
Вы живы, здоровы ли?
Градус навигации
сердечной накаляется…
Березка-то в сердце
свечой белоко́рою…
и светит, и растет,
аж в небе теряется…

Путеводит березка,
вокруг калина с рябиною,
да кленок багряный,
с дубком златоглавцем.
Вот мой сад-зелен,
отчизна любимая,
воля в поле,
если конь казацкий.

Душа вместе с телом,
что на коне всадник,
летит за березкой,
а настигает убогого —
ближнему служит,
поливает его садик,
возвращаясь к земле
из заточения долгого,

из цифрового невежества,
из трясинной экрани…
теперь понятно как
Мюнхаузен себя вытащил…
Доброта действеннее
любых обрядов и знаний…
Тайна всечеловеческой
соединяющей ниточки.

Светлой памяти
Анны Матвеевны Белоус

Душит слеза.
Спать не могу.
Ночь на дворе.
Плачет дитя
там, за стеной,
или во мне?

Мысль обожгла.
Стихло в момент
чье-то дитя.
Значит, не спит
зеркала диск —
совесть моя.

Сплакала нос —
красный вопрос:
и это всё?
Раз не могу
ближе обнять.
Как ты, дитё?

Вспомнилась вдруг
молодость лет
учителей.
Тихо всплакнув,
сердце о них
дышит больней.

Живы ль они?
Всё ль хорошо
в жизни у них?
Знаю лишь тех,
а не теперь,
тех… молодых.

Вновь человек…
малознаком…
издалека…
реки людей…
лента кино
остро-горька.

Родственников,
старых друзей
лики больны.
Немощи их
сердце саднят
стоном струны.

Плачут, не спят,
что-то кричат
в масках беды.
Слезы бегут,
спать не могу
в гробе судьбы.

Чую их страх,
боль неудач,
бренность идей.
Прожита жизнь
как-то… и как?
Счастье… и где?

Несправедлив
этот удел…
но негасим
свет в доброте,
вдох в чистоте
неистребим!

Вот ведь мы все
вместе стоим,
в круге одном.
Пой, хоровод,
пой, не таи,
в сердце большом!

Если оно
всех уместить
может сполна —
есть небеса,
куда расти
будет волна…

Знает дитя,
знает кому
плачет во тьме —
Добрый Отец,
Добрая Мать…
Мы — не в тюрьме!

Мы на земле
новых свобод,
чистых путей.
Прочь тля и тлен!
Зло — не пройдет.
Прочь от детей!

На круговерть
все поднялись
взмахом любви.
Все мы теперь
братья — нашлись! —
дети — Твои!

Мама! — родней
слова и нет.
Папа — Татусь!
Это вошла
в Лоно небес
Детонька-Русь.

Русь обняла
братьев, сестер
шара широт.
Ярче мечта,
жарче костер,
крепче народ.

Пой — заводи,
знай на сто верст,
верь во стократ,
танцем одним
жизнь охвати,
вечности брат,

Солнца сестра,
матушка слез
сладких как мед,
дева зари,
старец-хрестос*,
рыцарь свобод…

Вот наступил
первый рассвет,
пусть невидим…
Будет ровней
радости свет,
тот, что за ним.

Третьей зари
солнца размах,
искры из глаз!
А изнутри
сподних рубах
кровь запеклась.

* Хрестос — с греч. «добрый».

Не сплю, потому что плачет
богомладенец за тонкой стеной.
Ночь коротка, и значит,
теплится утро жизни иной.
Жизни без зла и ада,
без разложения и страстей.
Не сплю туда куда надо,
стою за правду добрых людей.
Бодрствовать научила
Евфросиньюшка ликом святым,
ручкою мироточивой
ведет по глазам ослепшим моим.
Не вижу и что-то вижу,
болезненно-сгорбленная разогнусь:
Земля обернулась ближе —
ее судьба-звезда — Беларусь!
Березка — Белое русло
млечно питающее в огне.
Солнце страстно́го чувства
всё возрастает во мне как в стране.
Слёзы… горячих горошин
свет украинских добрых девчат.
Они поют непреложно
сто веков непрерывно подряд,
поют, как впервые открывши
Божью Матерь в сердцах матерей.
Девчата — матери свыше —
рождают Духа святой оберег —
соборный рушник всему миру —
основу проявленной Покровы.
Матенька солнечный ирий
открыла в генах нашей крови.
Мы богороденята,
Дети Всемилостивой Доброты.
Резвимся как оленята,
Как лебедята любви-полноты,
чтоб сразу сейчас и навеки
из богодетенышей пострелят
восходить в богочеловеки,
в богомилы — из агнцев-ребят.
Вот радость земле да какая!
Всё исполнилось в толще веков:
вышивалась молитва живая
миллионами женских стежков —
не зря прозревали, не спали
вышивальщицы долгих времен,
небо-землю для душ вышивали
и души пришли на поклон.
Рождается самое главное
прямо здесь, сейчас и навек:
что ни семья — богоздравная!
что ни бог — Человек!
Нет больше лютых болезней
для наших добрых детей!
Евфросиньюшка: «Детка, воскресни!»
Божья Матерь: «Расти в доброте!»
Не спит за стеною младенец,
но стирает стены темниц.
Никуда богосердце не денешь —
человечество, обнимись!

14.03.2021, Киевская Русь