— Откуда ты, девочка, пришла?
Кто ты будешь такая?
— Что вы, я не девочка, Отченька! —
Я бабушка простая.
Пришла вас послушать из-за моря далёко.
Уж больно слово ваше старческое глубоко…
— Так ты девица из обители девичанок?
— Да я еще несмышлена,
отцы на меня пожимают плечами:
вид мой, понимаете, доверия не внушает,
и говорю невпопад, и не по делу вопрошаю…
— Да разве к Богу есть дела не по делу?
Может, ты за мужа пришла просить?
— Вот напекла хлебов бел-корабелам…
— Так ты жена-мироносица,
раз добра, мирна и не превозносишься?
— Да я мало делаю, надо бы больше,
раз дня не хватает белого
и не сплю ночью…
— Матушка, да ты же истинная старица!
— Что вы, Отченька,
мне еще столько печалиться,
молиться да каяться…
— Ой, дитя мое! Прости,
не признал тебя сразу — ты же это!
— Я, Отченька, ваша доченька!
Кровь от крови, поэт от поэта…
— Так всегда Провидением случается, милая:
почему-то больших поэтов
в родном отечестве не жалуют, не милуют,
подозревая во всех тяжких,
а его сердце юродиво-открытое
считают то ли гордым,
то ли медиумически прытким…
— Отченька, как бы мне всю себя отдать
делу Матеньки Нашей?
— Не печалься, детонька. Всё дастся в срок,
Премудрость София укажет…

Дули на земле ветра,
дули слепые.
Перла дорогами злая вохра̀,
а впереди зэки —
страдальцы земные.
Шел в обозе мальчик
с лицом простака,
Нес за пазухой
крынку молока.
Арестантский строй
шел в тайгу… на убой.
Узников вели по лесным буеракам
в страшные
не пригодные для жизни бараки.
А зэкам, что ветра, что зима, —
судьба незрячая:
нельзя с пути страстноого сворачивать.
А они кто во что —
один плачет,
другой горько матерится,
третьего лихорадит,
пятый смерти боится,
восьмой — музыкантишка — чуть не падает,
ручками взмахивает над кочками-пюпитрами,
а десятого смерть сама у себя
до времени в кости выиграла.
А мальчик-простак вздыхает прерывисто то и дело —
бабушку благодарит в мыслях — ту, что на вокзале
зэку молока не пожалела.
— Куды тебя агнца-то да в хищь зверину! —
заплакала бабка под вой гудков
паровозных длинных.
Сосны расступились
и увели страдальцев в глушь лесную.
Захлопнулся капкан на человеков,
лаем собак поʹ сердцу полоснуло!
А сзади в тулупах автоматчики —
сатане Усатому докладчики…
И мороз вокруг всё крепчает,
только вот жизнь на земле не легчает…
А мальчик крынку молока
на груди сердцем согревает.
Согревает и молит:
«Матенька, упои нас и умножи…
пусть хоть на часок-другой
оживет народ божий»…

…Объявили пятиминутную остановку.
Пока вохра раскуривала махорку,
Мальчик вынул крынку из-за пазухи,
но не посмел испить —
протянул соседу одноглазому.
Тот один лишь глоточек сделал —
такая благодать разлилась по всему телу,
что больше и не смог пить, передал дальше…
Зэки праздновали белое молоко
в белой таежной чаще! —
по глоточку пили быстро-быстро,
чтобы не просекли чекисты.
И что за дивное диво! —
молока-то на всех хватило.
Только мальчик не пил,
но с каждым глотком зэка-брата
вливалась в него мирровая услада.
Это радость, вспыхивающая
в арестантских хилых груденках,
возвращалась сторицей —
молочком Матеньки Небесной мальчонку.

.........................

Мальчика впоследствии
расстреляли нквдэшники-мужланы.
А он взял да и родился миру
отцом помазанником Иоанном!

Светоньке Белой

Светланчик!
Правдивый одуванчик!
Мой солнечный розанчик,
цветочный человек…
Ты звонкий колокольчик,
восторженный росточек,
всем венчикам — веночек,
всем многолеткам — век.

Голубка!
Ты верность незабудки,
всех лютиков малютка,
доверчива как лен…
Ты праведность ромашки
и добродушность кашки.
Хор кошек и букашек
давно в тебя влюблен.

Росинка!
Ты клевера сладинка,
глубо́ка как кувшинка
над зеркалом пруда.
Скромна как маргаритка,
ты лилии улыбка
и василька с избытком
вся неба чистота!

Отрада!
Ты мать земного сада,
цветочная награда
за муки всей земли…
Ты Тетео Иннана —
богиня Индеана,
Цветущей битвы рана
ликующей зари!

Тетео Иннана — Праматерь богов и людей, индейская Ардвисура Анаита. Она же добрая Бабушка Нико́мис.
«Счастлив, кому являлась Бабуля Нико́мис, — пели американские менестрели на музыкальных инструментах, — ибо Она так добра, что никому не отказывает в помощи. Так чиста, что ни в ком не видит зла и греха. Запредельно милосердна. Любая душа млеет перед Ней. Удостоившийся ее виде́ния не может продолжать прежнюю жизнь. Изменяется в сторону подобрения и настолько просветляется, что его не узнают самые близкие!»

Ардвису́ра Анаи́та — в зороастрийской (ахурамаздийской) традиции Праматерь богов и людей, Матерь Млечного Пути, в переводе «умножающаяся (Ардви) сила (Сура) непорочности Анаита)». Она Живоносный Источник, Река Жизни, Мать всех вод.

Примечание к стихотворению: как только начинает звучать стих — воздухи наполняются немыслимыми ароматами неба. Почему цветы благоухают Небом? Да потому что цветы есть земное физическое воплощение всех небесных добродетелей, доступных человеку. Древний как жизнь обряд собирания цветов в букет или вплетения их в венки — символ собирания на протяжении жизни (жизней) человеком добротелей (их существует несметное количество, сколько добрых цветов на земле!) — подобрения его души, а надевания цветочных венков на голову — уневествление человеческой души Богу, сочетания человека и Бога. Обряд надевания невесте венка чистоты и доброты.

Мороз над украинскими хатами
скручивает ум в очипок ,
и над российскими избушками выживатыми
северное сияние полыхает нарочито.
Сидел Ваня на диване —
да во двор от бессонницы в три ночи вышел —
а над самой головой диво-огнь небесный
жар-птицами пышет:
«Красный-зеленый-бирюзовый…
Сиротскую душу мою преобразовуй»…
Матенькины, чай, богородичные цвета-то…
И кривая избушка в них убралась
как царские палаты.

«Здравствуй, Северное сияние!
Купель новокрещенская…»
Почесал репу парень —
шапку снял, поклонился
и — омылся…
Весь до нутра исслезился.
Пробрало Ваню до самой печали-глубины,
как отседа и доседа —
до пограничного соседа,
вширь всей России страны!
В покаянную ополонку
нырнул прямо с головёнкой! —
Весь от пятки-кочечки
аж до макитры-матрёнки…
И взглянул парень с болью
на захудалую родную сторонку.
Лес разворован, зверье ушло
От вырубов и ракетных взрывов.
Одна истощенная земля
в гнилых болотах-нарывах.
Одни кругом торговые витрины, магазины
да в банках-приманках
змей-чахнущие депозиты,
а в кремлях, отнюдь, не цари-деспозины.

Глянул Ваня: «Что за ересь? Во́на как —
ничего ж нет, а прилавки ломятся
от отребья говённого…»
Ваня в погреб свой залез
да набрал своего выращенного,
да поел своего сваренного немудрёного.
Всюду ему теперича
Матенька Божия взирается
с Христом младенчиком-цесаревичем:

Ваня в лес по дрова,
а Матушка в санушках —
за поводья держит да и сама управляется,
а Дитя на ее коленках
Ване больно знакомо улыбается…

Ваня на источник пришел по воду,
а вода-то вся в искрах золоченных
разрахма-а-анилась…
Облачком слезным
благоуханно затума-а-анилась.
Богородичные то узоры всё,
начисто всё голубеями-ризами:
и по воде писаны,
да неисчерпаемы
ведрами-коромыслами.

Ваня в сад-огород,
вознамерился вишенки утеплить
да яблоньки от мороза-лютогана…
А Матенька Божая богомладенчику
с ватой-куделицей когда помогала,
всё на Ванины рогожи вокруг стволов
свет проливала, да поверх них
Евфросинюшкины клеёночки
прикладывала-расстилала:
свои с евонными перепутала —
так и укутала!

А Ваня, знай, всюду Богоматерь видит
и ближнего ни словом, ни делом не обидит.
Одному поможет,
с другим — с себя спросит построже,
а третьего одарит всем, что имеет —
удивляется, что запасница-то не скудеет.
Ну а с тетей Машей встретится —
аж на всю деревню светится!
Ведь тетя Маша, странно бывает,
при встрече Ваню словно глазами омывает
и к сердцу прижимает.

Тетя Маша —
главная ходатаица Правды в поселке:
Словом не обидит,
а скажет изнутри и с толком.
Ваня увидит старицу
и говорит всегда в мыслях:
«Тетя Маша, а ведь я вас знаю…»
Ее в поселке многие знают и уважают.
А тетя Маша как увидит Ваню,
То в мыслях спрашивает:
«Ванюшка-Ваня,
ты встал с дивана?»

Лишь два-три слова вроде бы
меж ними добрые и перемолвлены —
а радость к сердцу подступает,
будто главную тайну открывает!
— Тетя Маша, — говорит Ваня —
Как Вы поживаете?
— Так, сынок, поживаем,
что с Неба пожинаем…
— Тетя Маша,
вы ведь надея наша!
— Без сынов и дочек Надея
не молодеет.
Пока вы со мной, родимые,
Мы против зла Стена Необоримая…
Ваня руками всплеснул:
куда и делась тетя Маша
в снегах привольных?
Только куколка-мотанка в руках ее
была на кого-то схожа больно…
Старица несла ее своей правнучке
в новогодний подарочек.

Кругом Вани — одни мамы…
То несут в больничку
детушек заболевших,
то катают их с горок оледеневших…
Даже собачка Ванина
принесла щеночка малого.
И ластиться нежнее матушки,
то к щеночку, то к Ванюшке.
Материнство, ежели открывается,
то уже более никогда не закрывается.
«Видно, время матерей пришло,
— думает Ваня, —
матерей праведных и народных…
с Божией нашей Матенькой
сестриц-богородиц сродных»…

Только Ваня подумал о таком,
как в сердечке вспыхнуло
жарким цветиком-огоньком
и полилось, выстраиваясь в мысли благие —
сама Матенька заговорила, Панагия:
«Не сидишь ты, Ваня, более на диване.
Ходишь ты, Ваня, в световом кафтане!
Глянь на ближнего, и что видишь?» —
«На ближнего? … Во́на —
Жива икона!» —
«А теперь на себя во Мне погляди…» —
«Вижу младенчика
на Твоей, Матенька, груди…»

А Младенчик-то — Ваня,
на ручках Божией Матери,
а не на диване!

Дядя Коленька любименький…
Умер диабетик хиленький…
Детских глазок отсверкавших
столько мук земных познавших
эти слезные смородины
Не закрылись, самородные! —
но глядят светло и радостно,
утешают боль безгласую —
родственников онемевших…
Горюшко не безутешно! —
дядя Колюшка безгрешный!
Нет на нем вины виновой…
Дядя Коля весь крестовый —
места нет на нем живого…
Он про то уж не жалеет:
как мальчишка молодеет,
победил страх-лиходея —
упокоился, вздохнувши…
Мирны ангельские души…

֎

Ты просто есть! И радуешь меня —
талантливая, яркая, живая…
Как жив и сочен мир день ото дня —
ты с ним рисуешь, краски затевая.

Собой… такой… ты дополняешь жизнь —
особенной и в то же время скромной:
ведь нет в твоих словах и мыслях лжи,
нет суеты в твоих глазах огромных!

Ты видишь так как воздух разлился́
и всё собой обнял, сколь света хватит…
Его свободу запретить нельзя.
Воздушная свобода жизни — Надя!

В дождях ты моешь кисти иль в тоске,
мгновенны строчки у стихотворений.
Ты излилась… как волны на реке —
чистейшее природное явленье!

Тобой я восхищаюсь и могу
с тобой бродить и размышлять часами.
Я нашу дружбу в сердце берегу.
А доброта — ведь это же мы сами!

Большое сердце у огромных глаз
и миссия большая — в постоянстве
живить собой и оживлять тотчас
великое духовное пространство!

Ты проводник и праведник — корней
одних — богатство красок и идей!

☼

С днем рождения, родная!!!

Окаменевшее признание
фиксирует на себе
всего мира внимание.
А богомильская внимательность
богоподвижна и светопластична —
а значит щедра россыпями
Духа Всеблагого
адресно и лично.

Раньше жил себе, радуясь
что молод и беспечен.
А теперь радуешься,
молодея от того что вечен.

Пришла иная жизнь,
раздвинув берега,
развернув перспективы…
Человекообожание и боголюбие
омолаживают объективно!

Ты и здоров, и легок,
потому что водим,
как воздушный шарик,
только ниточкой кверху —
отныне плывя по земле,
и по небу шпаря…

Твое самочувствие —
это бого-чувствие
и в-ближнем-глубже-чувствие…
Это так естественно
развивать свою жизнь
как благодушие чуткое.

Душа прозрачная
и жизнь перестраивает
по-солнечному:
уже не живешь взаймы у лени и страхов,
но в бесплатной энергии
беспроволочной.

И наивысшее счастье
спонтанно знать кому отдать,
что имеешь и в какой форме,
и обрести еще большее —
вдвойне, втройне
и повторно!
и еще раз повторно!

1

Без Небесной Мамочки
я ноль без палочки.
Без нее родненькой
я фантом уродливый.
Так и шатаюсь себе
из угла в угол —
от зевка до испуга.

Без добра ее благодатного
я тайно хитра
и обольщена многократно.
Без ее проточно-молочного
причастия
нет человеку на земле
полного счастия.
Ибо всё благополучие
сводится к обывательщине:
успокоился в более-менее семье
и начал помирать уже.

Без рождения в Лоне Матери
второго свыше
ты спишь еще,
еле дышишь уже…
А ведь в беспробудный дом
приходят лжецы и воры,
вползают болезни,
вламываются ревизоры.

Без Матеньки Небесной —
Троицы Лица Центрального —
ты никогда не поймешь
в жизни самого главного:
тебе снится, что ты живешь,
или ты жив взаправду?
Или надеешься
забытьё-бытиё
превратить в браваду?
Драть глотку
в жизненной юморине
или насмехаться в спазме-уморе?
Сплошные
мошны доктрины,
или пустоголовые разговоры…

Мамочка!
Ты́ свет во мне
нерукотворный, негасимый…
Жить без тебя,
кормилицы,
просветительницы,
не-вы-но-си-мо!
Без твоей любви
разве научусь любить,
а без сладких слез –
блаженствовать?
Смогу ли счастливою быть,
мечтою женской
пожертовав?

Быть легким
послушным перышком
подле твоего дыхания —
вот чуткое
наивозможнейшее
богопознание.

2

Чистые воды человека
постепенно становятся слизью,
если он не знает, не ведает
как распорядиться своей жизнью.
Так и погрязает в соплях
сиротина,
в опухолях и кашлях,
не зная Матери вод,
простужаясь-болея
полгода каждых…

Матенька —
животворный Источник
жизни на земле и на небе…
Человек — глубоководное,
глубокомысленное существо,
в себя бросающий невод.

Вылавливать
жемчужины боговдохновения
это его прямая задача,
а не быть старухой
у разбитого корыта —
итог жизни зряшный
невзрачный.

Глаза человека — родники!
Уста — для благословения
непересыхаемого.
Человек — священное озеро
доброты,
чистоты, милосердия,
и сердечного раскаяния…
это море тепла,
реки вдохновения
и пороги дерзания…
водопады нежности,
бьющие ключи
премудрого знания.

Человек – око-окаём,
зыбкая вечность на ножках,
ходящая за три моря,
смелый первопроходец
ручеек,
отчаянная
лужица крови!

Человек — таинственная переправа
с этого да на тот берег…
туда — назад — и обратно
в галактических заводях
плывущий расписной терем…
белый корабль
вечного очищения
и преображения мгновенного,
божественный вал вдохновения,
проистекаемый внутривенно.

А Мать вод — Богиня-ростра
Богородица
кардио-кариатида —
Кормчая его,
рассекающая океанические волны
над буршпритом.
Небесная Адмиралтесса —
Ардвисура Анаита!

Под маской в маршрутках поездочно-одноразовых
Я могу наслаждаться людьми по-детски безнаказанно.
И никто не покрутит пальцем,
Не отпрянет брезгливо: «не в себе», «дурёха»…
Под маской можно младенчески всем улыбаться
И знать, что от добра не может быть плохо.
Видеть образы божественно-целостные в людях
И шептать им любви юродивой сквозные прелюды.
Я могу думать о них светло до восторга крылатого.
И мое некстати радостное лицо никого не озадачит,
                                          а может тайно обрадует.

Кто-то спросит: — Как проехать?
Скажу: — Там будет поворот (в счастливое будущее).
Добрая попутчица улыбнется под маской,
Но вдруг пересядет за спины покачивающе-ждущие.
Я запнусь: «Ну вот, диалог оборвался…
                                               так наверное надо?..»
И буду, ближе к ее остановке, оборачиваться,
                                               искать ее взглядом.
— Поворот случился! — говорю, —
Земля к Добру повернула! Ваша остановка!
Попутчица, оказывается, ждала всё это время,
Улыбаясь мне в спину извиняюще-неловко.
А когда пошла на выход,
Возле меня повременив, вздохнула:
— Я пересела от вас не потому…
                                 мне просто сверху дуло!
И мы обнялись глазами в расцветших масках
И вслух пожелали счастья друг другу,
А маршрутка двинулась себе дальше, но как-то
чуть вверх, как и Земля —
                                 по новому орбитальному кругу…