Вы говорите драконов нет, что они благополучно вымерли еще с динозаврами и птеродактилями… Но разве то, что происходит на земле, не отблеск душного огненного драконьего дыханья? Не отхлест его страшного в копьях хвоста?

Дракон, хотя и последний, еще жив… В следующем году (а это его год — год Дракона) ему исполняется 2000 лет. Возраст почтенный, но дракон еще силен… Драконья порода такова, что они (драконы) почти бессмертны (если им, конечно, голову не отрубят или сердце не пронзят). Драконы просто со временем каменеют, оснащаясь панцирем, пока по прошествии веков вовсе не станут горой-вулканом… И даже будучи «мертвым», он час от часу изрыгает смертоносную лаву на всё живое, оставляя по себе пепел и разорение. Это агония по жизни…

Нашего дракона участь вулкана еще не коснулась. Хоть он и двухтысячелетний, но еще вовсю летает и обожает драки и склоки. Не удивительно, что слово дракон пошло от «драки», «брани», ведь в ней — сама сущность змееголового… Нашего дракона все называли просто Драк. Был он довольно-таки желчным и злым существом. Так и сеял вокруг себя зломыслие, отравляя ужасом малых и немощных… Но известно, что у каждого дракона есть уязвимое место. Говорят, место на драконьей груди (там где сердце), так полностью и незарастающее каменно-железной чешуей, и является таковым. И именно через эту «нежную» впадину и просочилась в душу Драка любовь к своему единственному наследнику, маленькому дракоше Нокарду, которому отроду было шесть лет, седьмой шел. Нокард никак не походил на своих родичей. Имел нежное белое тело в желтых чешуйках, которые нивкакую не хотели твердеть и больше подходили к рыбе. А желтый пух на крыльях делал малыша совсем цыпленком. Поэтому еще его ласково называли Карди… Но главное, поражали всех его прекрасные сапфировые очи. Ведь это такая редкость среди кровавых прищуров мутно-коричневых глаз драконьего племени.

Два крупных сапфира Нокарда светились доверием и ясностью царского духа, который проявлялся и в речах, и в походке, и в благородном спокойствии мыслителя…

Вся округа знала, что если старый Драк затихал в логове на время и не буянил по окрестностям, значит, к нему на беседу зашел Карди… Драк с удовольствием общался с правнуком. Проверял на нем крепость своих чар и всегда с улыбкой признавал свое поражение. Хотя Карди немало и удручал деда.

— Ты простец мягкотелый, даже отвердеть по-человечески не можешь: всех-то тебе жалко, всех-то ты любишь, — укорял внука Драк.

А Карди на это отвечал, что, мол, драться ему ни к чему. От чьей-то агрессии — если не спасут крылья в небе, то рыбья чешуя в воде; а ходить по земле нужно легко, чтобы никого ненароком не задавить…

Так, за такими беседами мирными с внуком да разбойничьими вылазками незаметно подошел юбилей Драка. Но какой же День рождения без Жертвы? Такую жертву тщательно выискивал старый Драк. Это должно было быть что-то необычное, что-то очень-очень живое, очень воздушное и очень дорогое для земли — чтобы жертва была достойной, большой, весомой в глазах других и для самого именинника была бы настоящим подарком. Наподобие большого именинного торта…

Но всё казалось для Драка малым и ненасыщающим его алчную злость: ни разорение самой великой страны, ни мощное наводнение в южном полушарии, ни великое землетрясение на востоке, ни даже страшное обжигающее обморожение на севере…

У Драка на все эти преступления ушло столько сил, что он, почти выдохнув весь свой огонь, злой приполз в свое логово, лег и проспал шесть дней кряду. А на седьмой день, накануне своего 2000-летия, приснился ему сон… Увидел он любимого внука, как тот танцевал с необыкновенным существом женского пола. Это была девушка и недевушка — то ли птица, то ли бабочка. Легкая, прозрачная, серебристая, молчащая певучим смехом, звенящая печальной тишиной и благоухающая красками зари. И было у нее три глаза, третий во лбу горел… Да и собственно танцем-то нельзя было назвать то, что происходило между Нокардом и Неизвестной. Они то ли играли, то ли менялись телами, то ли летали и кувыркались в воздухе, взявшись за руки…

Проснулся Драк в великом смятении и потребовал к себе внука. Нокард не замедлил и как всегда окутал деда заботой и вниманием, одарил приятными подарками… Но Драк резко оборвал внука:

— Где ты прячешь от меня Трехглазку?

Нокард вздрогнул, но тут же овладел собой и ответил:

— Она всегда со мной, только ты ее никогда не замечал и сейчас не видишь… Слишком уж окаменело твое сердце…

Драк от таких слов еще больше рассердился и приказал, чтобы Карди сейчас же явил перед глазами Трехглазку, ссылаясь на то, что это и будет самым лучшим и самым дорогим подарком в его юбилей…

Карди пожал плечами и сказал: «Я попробую…»

И стал напрягать всю свою внутреннюю силу, и его глаза-сапфиры так заблистали, что солнце рядом с ними померкло. И в этом-то сиянии, что далеко разлилось повсюду, все увидели над головой Карди прекрасную Девушку — то ли птицу, то ли бабочку. Прозрачную, серебристую, молчащую певучим смехом, звенящую печальной тишиной и благоухающую красками зари…

И в это самое время в Драке взыграла тысячелетняя ненависть и извечная ложь, что прогоркла и перебродила до того, что взорвалась от серебряного луча Девушки-Трехглазки, подобно тому, как при малейшем проникновении свежего воздуха в закупоренный сосуд, взрывается его содержимое…

Драк, обезумев от злости, бросился на Незнакомку в гигантском мгновенном прыжке, но… почему-то налетел на Нокарда, итак обессилевшего от чрезмерного сияния своих сапфировых глаз…

Конечно же, эта прекрасная Девушка была ни что иное, как Душа Нокарда, которую тот явил по требованию деда во всем своем великолепии и потрясающей красоте… Но прыжок был сильным, мягкое белое тело Карди рассыпалось и сгорело от драконьего огня, не оставив и следа. И только два больших сапфира лежали на земле и горели всё тем же ясным и сильным светом…

Понял всё старый Драк, рухнул от отчаянья на спину, прижимая к сердцу сияющие глаза внука, и вмиг от горя окаменел… А из его каменного сердца, где навсегда схоронились сапфиры, потекла чистая вечная вода… Когда-нибудь она размоет черный драконий камень и миру вновь будет дан драгоценный свет сапфиров любящих…