«…кротки как голуби,
мудры как змеи…»

Нимбы — помудревшие венки.
Вечные свидетели и судьи…
Воспылавшим золотом легки
И пурпурны от терновой сути.

Зиждятся на пламенных столпах:
Вставшим змеям — верные короны,
Кротким голубям — эфирный взмах,
Что крыло в полете не уронит…

И в работе че́стны и чисты́
Видимым невидимо свеченьем…
На Земле вплетаем мы цветы,
А на небе брызгают каменья…

У славы вкус сырого мяса,
Кровавой плоти тяжкий дух.
Не приведи, Господь, ни разу
Ее вкусить — на глаз, на слух,

Убереги же от затменья…
Как хорошо, забыв про всё,
Лишь слышать музы повеленье
Да реку жизни, что несет…

Никем не признанным в пустыне
Творить и долго не устать…
И так и не узнать, что имя
Твое у Бога на устах…

На зыбкой кромке сна и яви
Виденья ломкий силуэт
Огнем белеющим проявит
Потусторонний ровный свет…

И чистоты острейшей, кроткой
Накопленная белизна,
Аж возгорелась жизнь на кромке
Иль полуяви, или сна…

Уж утренники первые морозят…
А тыквы всё в цветах — росистых, огневых,
И головы тяжелые приносят,
Хотя и знают: не сносить им головы.

Но в этом пламени — высокие молитвы
О новых семечках, плодом облитых…

Как бархат оттеняет благородство
Души, а не рождения… Так мысль
Убогая не спрячется в изыск
Прекрасных форм…
Всё в ней кричит: «уродство!»

Так и одежды осторожно навлекай
На чувственное измененье плоти.
Бывает — украшают и лохмотья,
И даже обнаженность сквозняка…

Сердце крылья развернуло
И огромное взмахнуло,
Раздвигая грудь в биенье,
Затопляя уши пеньем…
Вешнею волной из роз
Заливая всё насквозь!

Утром ворвется Петрушка! —
Радостью вверх колпака,
Шуткою в звон погремушки
Будет лепить облака.

Вечером, тишь нагнетая,
Грусть рукавов волоча,
Будет Пьеро, пеленая,
Землю растить из мяча…

Даже умерший лист опавший
Продолжает о жизни шуметь,
На земле яркий след затерявший,
Закативший горящую медь.

Всё шуршит под ногами ночами,
Зацепляясь от ветра за все,
Что коснется его на прощанье
И что в новом листе принесет…

Когда душа благоухала,
Она душистою была.
И в сонме бабочек порхала,
Там где сады и купола.

Ну а теперь зовем мы только
Душистыми — цветок иль мед…
И призываем к чувствам горький
Души полуиссохший плод…

Не лучше ли цвести в излет,
Слезами орошать на милость,
Припомнив как душа любила…

Никогда не пившая молока —
Так мне струйка белая его сладка.

Льну к груди праматери, праземли.
Ее соки жирные потекли —
Желтые и теплые в отрубях…
Пью как сиротинушка второпях.

Что ж так сердцу голодно? Иль во мне
Жизни новой поросли наравне

С неизжитой детскостью глубоко…
Белое, душистое молоко!