Щепотку таланта, как соли иль перца,
Любовных дрожжей на разбухшее сердце.
Мечтательной лени как тихого эха
Поверх трудового вгрызания в веху,
Немного осанки под ношею века
И ангельской чуточки для человека,
Вилянья собачьего самую малость —
Той верности, что у собак лишь осталась,
Пылинок покоя, толпящихся в свете,
Немного залогов, немного заветов
И из ничего всё же что-то да столько!
Щепотку отдачи — бессмертия дольку!
Не думала, что нелюбимый цвет
Мне станет кровом и второю кожей.
Держусь за луч Твой, милостивый Боже,
Подолом черным углубляю след.
Исписанная стилосом душа
Всё просит наготы неизреченья,
И в эхе заторможенном смиренья
Накладываю швы на новый шрам.
Отходят воды грязи площадной —
И слезы эти по щекам размазав,
С тифозною обритостью проказы
Мотаю покаянной головой.
И век свой непрожитый не корю,
И женственность заснувшую не хаю,
Пока в молитве яростной стихаю,
Пока стихами к Богу говорю…
В горних катакомбах вещей Лавры
Подвигами иноки лежат…
Их борьбы пещерной с минотавром
Воздух в вековых камнях зажат.
Папоротники свечей цветущих
Каждому дорогу осветят
По потемкам поднебесной кручи,
Где и мрак приручен, морок — свят.
Всё упрощено до осязанья —
Молятся и трогают гробы,
В истинные своды пониманья
Вынося измученные лбы…
Не осуждай всей высотой небес,
Всей логикой незыблемых законов,
Всей правотой увесистых словес,
Не осуждай — ты на земле не дома…
Что вынудило грешных ко греху —
Тебе нашепчет грех твой окаянный…
Глаза греха чернеют на снегу,
Обглоданном снегу теплом обманным.
Не требуй казни — ты всего лишь гость —
Пришел в разгар чумы во время пира.
И пусть застрянет в горле твоем кость,
Когда ты занесешь топор над миром.
И задохнувшись голой болью враз,
Как голой правдой, хлещущей из горла,
Те слезы, проступившие из глаз,
И будут примирением покорным…
К руке навечно приросло перо
И пишет, рассекая снег по полю,
Оттаявшими знаками того,
Что все взойдет из смерзшейся неволи.
На белый свет, на божий суд людей,
Пробороздив строку от сердца к свету,
Все это выйдет, может быть, скорей,
Чем птицы призовут весну к ответу.
Я однокрыло среди них взмахну
И удивлюсь своим же косовищам,
И в небо однорукость обмакну,
Чтоб написать подальше и повыше.
Но черные земные берега
Притягивать мольбой не перестанут,
И страстотерпица, дьячка рука,
С огарочком свечи — моею станет…
В молочном коконе венчального наряда
С пробившимися крыльями фаты
Софитами обрызганной наядой
Стояла ты…
Ни ладан, ни свечей нагар душистый,
Ни старосветский шепот суеты
Не сбили средоточья линий чистых —
Молилась ты…
За несколько мгновений до обряда,
Прося у Бога за свои мечты
Тех детских лет, когда так безоглядно
Любила ты…
Молчит из поэтических глубин
Полуслепая рыба христианства…
Хотя и свет один,
И глас один
Извлек ее из царского багрянца
Икринки иудейской, что слезой
Кровавой закипала в длани божьей
И затопила земли до низов
Аида искупленьем невозможным.
И ныне — глас один и свет один
Пронзают все и вся, идя навылет.
Но скрыт плавник в чистилищах теснин
И где-то дыбит воду, ту, что выльет
Идущий водолей в урочный час…
Как и когда-то лев пустыни вышел
Тельцу навстречу, чтоб тот солнце спас,
Вздымая на рогах…
И ближе, ближе
Сомкнулись духи, ставши два в одном…
И агнец выпрыгнул из ярого светила,
И кровь пролил над жертвенным огнем…
И рыба жизни тот огонь вместила,
Чтобы в пучины боли унести,
Светить и согревать наш час безвестный,
Так очищая волны на пути
Живого коромысла равновесья…
Народ мой северный, живешь
Какой-то правдою смиренной:
Иль быть войною убиенным,
Иль с голоду, как мухи, мрешь.
Одной картошки про запас
Коль к сытому не хватит лету —
Помрут безродные поэты,
Голодной корочкой давясь…
Хоть мощен дух, да хила стать
Твоих таежных летописцев.
Коль не жалеешь певчей птицы,
То где же лучшей правды взять?
Вон вся она на рукавах
Линялых, выцветших фуфаек,
В смолистых даровых дровах
Да в вечных броднях, в звоне шаек.
Рыбалка, баня, лес да плуг
И долгая зима по кругу.
И осень — слезная подруга,
Да лета «блеск косы» и луг!
Бежишь от правды — от тоски,
Теряя лучших на лежневке,
С остервенением сноровки
Пьешь и в похмелье трешь виски.
Какая клюковка тебя,
Какая сладкая морошка,
Кусачая какая мошка
Излечат, дивом теребя?
Привыкло тело ко всему.
И комары своих не тронут.
А ноги в гиблых топях тонут.
Голов повинных — не секут.
И я такая же, Бог мой,
В словах, делах и прибаутках…
Мы не заметили с тобой,
Как умер вдруг Иван Зауткин.
Поэт «проселочных дорог»,
«Воскресной зелени горящей»,
Благословляющий, болящий,
Ушедший рано за порог.
Искавший для тебя иной
И лучшей доли, правды лучшей,
Где голод живота не пучит,
Не страшен день чужой войной.
Народ мой северный, давай
Помянем светоча Ивана…
И из болотной жижи пьяной
На «щедрость бытия» вставай!
* Курсивом выделены строчки стихов и писем И. Д. Зауткина.
Из крашеных стекол больницы
Едва пробивается свет…
И голуби — верные птицы —
К окну прилетают на хлеб.
Прозрачные рифмы слабеют
От жгучих уколов осы.
На рясах, на белых, алеют
Забытые Спаса кресты.
А бледная муза палаты,
Осилив улыбкою боль,
Химеры фантазий крылатых
Ведет в нескончаемый бой
С безвестностью душной и серой,
Со стаей голодных хвороб…
И нянечка быстрою серной
Белеет, взбежав на порог…
Когда ты заживо болезнью погребен
И смеешь трепетать под крышкой гроба,
И еле бьется жизнь в когтях микроба,
И ты забыл вкус радостных времен…
А ежедневной пахоты ярмо
Уж не спасает, только день отсрочит,
Когда все болевые многоточья
Сойдутся для удара одного…
Тогда твой дух войдет в свои права,
Презрев земную мудрость и законы,
И ты, не дрогнув бровью воспаленной,
Свеченьем просквозишь очей провал…
Да я не проклята ль?
Ни в чем успеха нету…
И даже письма от друзей редки…
Больная голова анахорета
Вонзается в отчаянья венки.
Кто? Близкий ли?
Иль тайный враг унылый
Так, походя, судьбу мою ругнул,
Что из светильника закапало светило
Всё мимо, в мрак,
В безвременье, во мглу…
В песок да воду
Жизни сок уходит…
А я, однако, смею восставать
И радоваться малому угодью
И над стихом невинным хлопотать.
А я, улыбкой боль перемогая,
Свой верный шанс
В который раз уже
Над первым встречным тихо проморгаю,
И счастлив он…
И легче на душе…
Спешу улыбкою гасить
Несообразности мирские
И каждой клеткой выносить
Невыносимое… В виски ли
Ударит изнутри волна —
Всепоядающее пламя
Глагола, что изречь стихами
Душа не в силах ни одна.
Иль болью вывернет живот,
Переходя в животный трепет,
Всё, чем доверие живет,
Растлит усталость на отрепья…
И всё же тку улыбкой дух,
От хлама провод оголяя
И слезы от очей, как мух,
В изнеможеньи отгоняя…
Подорожник к сердцу приложу —
В изумрудных жилках, что доступны,
Достучит оно до архистука,
Перейдя последнюю межу…
В остановке раны ключевой
Алую горячечность накопит
И опять почти из ничего
Жизнь подаст и ею мир затопит…
От неба призрачной панели
Сама-то в теле еле-еле
Снежинка вдруг оторвалась
И за неистовой метелью
По свету белу повелась.
Дыша узорами резными,
Гонялась с птицами лесными,
То сям, то там — хрупка, тонка —
Слыла и языками злыми
«Трепалась» в крыльях мотылька.
Да износилась, изболталась,
По миру вдоволь намоталась,
К ничтожной точке изойдя,
Что ничего в ней не осталось,
Лишь капля белого огня.
И этой чуточкой последней
На чей-то зов больной и бедный
Была притянута она
Чужим дыханьем и бесследно
В устах была растворена…
Прохожему вдруг полегчало:
И жар утих, и сладко стало
От чуткой чуточки во рту…
Снежинка с неба низко пала,
Да вся-то вышла в высоту.
На лобном месте, там, где я была,
Голов не рубят, не клеймят позором.
Безлюдно. Серо. Вкрадчивая мгла
Глухой тревоги проникает в поры.
Там высится над всем, дощат и прост,
С проваленными балками гнилыми
Ничтожного величия помост.
И я туда вчера взошла впервые…
Узнать до самой сошки, до гвоздя,
Чем болен дух мой, чем я виновата.
Уж лучше бы была побита я,
Оплевана толпою бесноватой…
Свинцовые минуты душу рвут…
К чему на мне наряд сей подвенечный?
Сюда лохмотья правды подойдут,
Да только глупый страх закрыть все нечем.
Здесь все мое невежество с лихвой
Меж половиц продавленных скопилось…
Пока полой, белеющей полой
Не вымету, не выскребу — не сдвинусь…
Вовек пылать звезде Давида,
Сойдясь с Рождественской Звездой.
В шести лучах ее добыто
Само Дитя — в огне сповито
И отдано Земле простой,
Чтоб в этой жирной черной гуще
Под плугом ярости из зги
Звезды неузнанной, грядущей
Явился Человече Сущий
На многоротый зов тоски…
А грусть светла, чиста как на ладони —
Покалывает павшею звездой.
И где-то в глубине сознанье помнит
Ее благоухающие корни,
Что дали радости бутон и цвет живой…
А грусть добра, щемяще справедлива
К другим, да и к тебе самой вдвойне…
И милосердствует по душам терпеливо…
Попробуй стать расслабленно счастливым,
Когда твердеет всё, упорствуя в войне…
Ведь может для того, смахнувши слезы,
Господь и сыплет с неба эти звезды,
Чтоб в нас незримые их капли заронить.
И истончая святостью ранимой,
Восходит грусть побегом неделимым,
Чтоб радости цветущей научить…
Во тьме кровавыми слезами
Над миром плакала душа,
В грязи морозной замерзая
И болью острою дыша.
Дышала жалостью великой
Осознанных грядущих бед,
Внимая изможденным крикам
Среди глухих и страшных лет.
Летала тяжестью прозревшей,
Снимая не пыльцу с цветов,
А гарь с еще и не горевших
Свечей и ржу с живых крестов.
И каждой порою говела,
Внутрь перламутром изойдя…
И кровь слезы ее поспелой
Светила, жизнь планете для…
слезы беспричинные —
чистые,
ливнями искристыми
чиркнули
по щекам горящим, немеющим,
к сердцу проложив путь
из тлеющих
из очей — нахлынули
правдою
Да на грудь пронзительно
падали…
И цветок внутри чудо-огненный
Орошенный поднялся к подвигу!
Я молитвой напитаю
Все подарки для тебя
И доверьем испытаю,
Исповедуясь любя:
Что на сердце жаль благая,
Боль нетающих щедрот…
Даль бегущая, нагая…
Соль мудреющих высот…
Да щемящая усталость
От надежды и греха…
Ах, как мало сил осталось,
Чтоб любовь была легка…
У окна молюсь беззвучно.
В душу хрупкий снег летит.
В белизне его кипучей,
Отдыхая, око спит.
Спит и прозревает краски:
Алой радости нектар,
Мудрости эфирной масло —
Золотистый, мягкий жар.
И живыми голубями
Синь атласная парит…
Вот — молитвы тихой пламя —
Тайной силою горит…
«Благодать — это то, что изливается,
т.е. тут же отдается»
Всё утонченнее звучит
Вода, вливаемая в чашу.
В начале грубо забренчит
О дно и брызгами запляшет.
Но все ровнее бег струи
И, как в октаве, выше ноты.
И вот уж тихо потекли
Переливаемые воды…
Так переполнит благодать,
Едва ли слухом уловима…
И этой тишиной водима,
Спешит рука руке подать…
Собранная вверх свеча
Тополя пустынного
Да темнеющий в очах
Полог неба дымного.
Вот и все, что есть вокруг
Для молитвы странника:
Звездных четок полукруг
Да ветра-изгнанники.
Речка остановит бег
Глубиной раскрытою,
И прильнет травы побег
Тишиной умытою.
Робко поднесет луна
В дар светильник-масляник.
Птицы встанут ото сна,
Чтоб узреть, как праведник
Здесь молитву возвестит
И слезой единственной
Всё живое напоит
Верою да истиной…
Любимой чашки верный круг
И горсть заслуженной фасоли —
Какое счастье видеть вдруг
Всю простоту житейской соли.
И аскетизма красоту —
Несуетливую, прямую…
И бережную долготу
Терпенья и дыханья струи
Негромки… и неговорливы…
Достаток бедности счастливой!
Упругой чистой горечи
Цветущих хризантем
И мерзлой черной корочки
Земли иль хлеба — тем,
Кто выстоял и всё стоит,
Хоть ноша нелегка,
В ком спелой сладости зари
Улыбка глубока…
Молчанье в куб я возведу.
Куб — тела, разума и чувства…
Из тела — огненного сгустка —
Безмолвно вылеплю звезду.
А из притихшего ума,
Как из сверкнувшего кристалла,
Луч красоты — она сама
Из формы-формулы восстанет
И чувство редкостным цветком
Стремительно и незаметно
Развяжет листьями бутон,
Так обнажая тайну света…
Глазасто небо пью,
Дышу его сияньем
И радостью ловлю
Лазури излиянье.
И сердце на корню
Перевернувши в купол,
Блаженно трепет льют
Молитвенные губы…
Треснувших мозолей благодать!
Вот они — печати послушанья…
То исчезнут, то спешат подать
Радость от труда — она большая!
В чуткой изготовности стоишь,
на лету хватая дело Божье…
Но когда и днем, и ночью бдишь,
То стигматы выступят на коже.
Тяготы стекают по плечам
Новым омовением из вздоха.
Так освобождается свеча
От наплывов горечи и охов.
И печаль прокиснет молоком,
В пышные хлеба пойдет закваской
И, взбивая душу высоко,
Облегчит усталость тихой лаской…
Велика ли невидаль —
Сердце на надрыве…
Тяжела ли дерева
Участь на обрыве…
Стоит ли гадать, искать
Кто виной страданью.
Ураганы ль у виска,
С бездной ли стоянья?
Надо ль ум свой развращать,
Расшатав доверье,
А потом судить-прощать
И рядиться в перья…
Птицею, как не крути,
Все равно не будешь.
Надо все ногой пройти
И куда не ступишь —
Место выбираешь сам…
Пережди и точно,
Претерпев, по всем листам
Оживают почки…
Что ж так холодно на свете?
Хоть цветы кругом горят,
И сменяет пыл рассвета
Опаляющий закат.
Листья ветреною пыткой
Тлеют прямо на глазах.
Щедро жаркою улыбкой
Теплится каштанов прах.
Жмется к осени багряной
Перемерзший божий люд,
Пряча в красках ее рьяных
Боль пылающих простуд.
По дорогам странствуют
Облака одни.
Чистые, бесстрастные,
Святости сродни.
Полны слезно думами
Про детей земных.
Легкие, бесшумные
Слуги сфер иных.
Словно тесто небное
Утоляют взор.
Ягодные, хлебные
В красных винах зорь.
Громовыми кручами
Напрягают мощь.
Грозовые, тучные
Воины на дождь.
Пряжею Господнею
Искренность прядут.
Близкие, исподние
За душу ведут.
Поступью широкою,
Вне религий, вер…
Новые, далекие
Ускользают вверх…
молитвенные руки
как будто в лепестках —
завернутые в крылья —
поруки высшей…
страх
не сковывает пальцы…
они белы огнем
незримым, что сплетают
на пяльцах духа…
лен
их испещренной кожи
от грубости труда
в молитве вьется шелко-
вой дрожью
в кротость рта…
Оно придет само…ты только верь и смейся
Господней радостью — целебным молоком.
Случится где — живым огнем пролейся,
Где — голодай, юродствуя тайком.
Ты вынешь из груди страдания клинок,
Когда важнее станут не свои, чужие муки.
И радость Господа в Господнее вино
Вдруг превратит поток из глаз на руки.
Весь мир хочу обнять…
И мир, боюсь, — раздавит…
Войдет ко мне как тать
Стремительною далью.
Не удержать в руках
Любви его ответной.
Страшусь и впопыхах
Роняю ключ заветный.
А этот ключ везде,
Как крест — соединенья.
И даже в суете
На лопастях паденья…
Но все же есть стезя —
Узка, неприхотлива —
Когда уйти нельзя…
Есть та неторопливость,
С которою течет
Наитие по жилам,
Таинственно влечет
По странствиям, по жизням.
Все делаешь, любя,
И ко всему готова…
И люди сквозь тебя
Себя находят снова…
И радость молодит
Натруженные веки.
И удивление в груди:
О как разумно все, гляди! —
В миру, и в человеке…
Я Благовещеньем питаю сердца рост
И грудь томлю таинственною дрожью,
Снимая за коростою нарост,
Чтоб всей собой услышать Волю Божью.
Стою — чтоб отстояться на весах,
Сижу — сжимаясь мыслью в крест на шее…
И шелковою нитью в волосах
Я чую седины хрустальный шелест.
Пустою, напряженною, больной
Той сыростью — побелки и покраски, —
Я жду Огонь Дерзающий, Родной…
И Благовещеньем питаю сердца праздник…
Холодно… Пишу дневник…
Здесь, плечом к плечу с камином…
И закат к окну приник
Рассыпным огнем рябины.
Все вокруг еще ново.
Все в душе еще размыто.
Еще нету никого
И меня — в углу забыта.
Сердце пробует стучать
В ритм рождающимся звукам…
Я умею лишь молчать,
Тишину лаская слухом.
И бумага тяжела —
Для сквозных летучих строчек…
Как же с ними я жила?
И пила росу из точек…
В мыслях чувствовала цвет.
А из слов венки сплетала…
А теперь стихов уж нет…
Что-то с сутью моей стало…
Черный цвет почти пропал,
На оттенки истончаясь.
Разноцветный карнавал
Даже тени излучают.
И объемом налились
Грани, плоскости, прямые.
Всюду символы зажглись
Как свидетели немые.
И поет живая речь
Телом, жестом, чувством каждым.
Нет меня… Я песней течь
Распахнулась в Божьей жажде…
Кусайте, комары, меня кусайте!
Знать кровь дурная все еще бурлит.
Мечи свои разящие вонзайте.
Все, что болит, — от совести болит.
Ваш труд не оценен еще по праву
Неблагодарным племенем людским…
Носатые крылаты санитары
Над скученным угаром городским!
Летящие из пустынек таежных
Жечь пламенными истинами нас,
Кровинку горькую очистив невозможно
В кристально-сахарный алмаз.
Я чувствую, что ангелы поют…
Как они рады радости меж нами…
И по пахтанью сердца узнаю
Их братские касания крылами.
По легкости, разбрызганной кругом,
По запахам благих эфирных масел,
По пламенной уверенности в том —
ЧТО нашу Землю бедную украсит…
Божью коровку пасу…
Стадо мое невелико —
Только одна «земляника»…
Пьет молодую росу
И умножает, как жук
В дебрях цветочного сора,
Спелые точечки зерен —
Те, что в душе посажу…
Иконы Глаз Твоих
Живой водой омыты,
Горят и плавят
Страх неверия и желчь.
И боль взывает
На коленях… перебитых
И облегчением из глаз
Растает… течь.
Венец тяжелый лег
На голову, как доля.
Стал выверенным шаг,
Весомее поклон…
Сей купол серебра
С окаменевшей кровью
Рубинов дорогих
И маленьких икон
Как будто завершил
Души постройку храма,
И в посвящении
Пролилась чаши …рана…
Ребенку мать никто не может заменить.
Привязана к стволу беспомощная ветка.
Лишь подрастая, она в силах уловить,
Что есть еще и солнца пурпур редкий…
Что есть еще прохлада и ветров,
Не только тень родительского древа…
И беспредельно тянет вверх небесный ров
В корнях и генах глубиной дозрелой…
История любви
Кричит из минералов
Безмолвьем кристаллических пластов,
И в маленьком зерне
Для жизни умирает,
Благоухает в восхождении цветов,
Взлетает птицею
Бесчисленных животных,
И человеком —
Божий смысл осознает…
История любви
Шлет ангелов высотных
И в солнце бывший камень узнает…
Смотри, как сини васильки!
Как они преданно лучисты,
Как пахнут полем колосистым,
А ими — хлеба колоски
Как филигранна их душа
В зубчато-острых повтореньях
И, на все стороны дыша,
Стихает умиротвореньем…
И мы вглядимся глубоко,
Душисто лица окуная
И эти звезды поднимая
Как только можно высоко…
Пористой и легкой
Распашной душе
Так светло, так ловко
Сыпать звезд драже,
И в слезе весомой
Пробуя алмаз
И в рубинах солью
Крови растворясь…
Парит в душе —
На дождь.
А перемена погоды
Вновь обнажила всю ложь…
Грязно стекают разводы…
Пни и робки, и слабы,
Потому как безголовы.
Но не жалкие рабы,
А бесславны… и бесполы…
Тело отдано огню.
Но служить и этим рад он,
Что осталось на корню…
К нему тянутся ребята —
То бишь малые опята.
И хозяйскую возню
Затевают белки рядом.
И прохожий отдохнет.
Да и дровосек бывалый
В сердце пня топор взмахнет,
Удивившись: «Крепкий малый!»
Пень незримо зашумит
Бывшей кроной и ветвями,
И смолистыми слезами
Эту рану заживит.
Неожиданно явит
Крепость слабый, неприметный:
Там где ствол скрипел от ветра,
Вверх столпом душа горит!
На руках оплакано
Из жемчужной раковины
Вынесешь любовь.
Тоненькую, хрупкую,
Ослабевшей стрункою,
Потерявшей кровь.
Ничего что малая,
Что совсем усталая —
Но Богиня же…
Ты вернул заботою
К жизни полумертвую
Не единожды.
И всегда-то было так,
Все века, периоды
Самым дорогим
Жертвовали вестники,
Принося бессмертие
На костях… другим.
Всё любить —
Жаром бить свое сердце,
Подносить его
На полотенце…
Душа ест плоть,
Пока не оперится.
А тело мстит потом,
Держа в полоне птицу.
Но птица
Так божественно поет,
Что плоть из праха
Светлым деревом встает…
Душа свивает
Огненные гнезда
И в них откладывает
Звезды…