Поет с «дцп» парень,
поет со скрюченной ручкой,
а любых профи шикарней,
и виртуозов круче.
У них и азарт победный,
и лоск, и талант блестящий,
а у парня пробито сердце,
а он — живой… настоящий.
Сколько в нем нежности дикой
среди доброты и смиренья:
песню мою не выберите…
не назовете пеньем…
в жалости обвините,
постыдитесь в глаза всмотреться,
я знаю – это финита…
не искусно живое сердце…
Говорил мне вчера Бетховен
в глухоте недоступной выси:
«Для них ты слишком духовен,
ты выше земного смысла.
Тебя слушая, будут плакать —
все, даже циник с мажором.
Но песня твоя неоплатна,
ни радость твоя вместе с горем
им недоступна, ни вечность,
что в сердце твоем клокочет —
слишком честна́, что встречный
взять ее не захочет.
Народ же простой полюбит,
как затравленных Моцарта с Гайдном…
Твою интонацию глуби
бу́дут петь, ну и ладно…
Бу́дут петь, но не слушать —
на сценах другие артисты:
бессмысленные кликуши,
заумные примитивисты.
Сказать им нечего, парень,
воронкам магических всплесков…
В их бессознательном даре
лишь чувственные бурлески.
Ни слов разобрать, ни грамма
интересной мысли… На деле
нету тех, чтоб сыграли
нас с тобой, чтобы спели.
Мы открываем свободу
на утешенья каскаде.
Все что поем — для народа,
а не для судий и знати.
Пой в ДК или клубе,
на поле, в дороге, в вагоне.
Отдавай себя простым людям,
стань народной иконой…
Береги чистоту и небо –
над твоей головою светоч.
Всё что мир сей жестокий не́ дал,
голос твой божий излечит.
Нас исполняют? Едва ли…
глупо, плоско иль мрачно…
Моцарта, Баха загнали
будто лошадок на скачках.
Меня из ума выжили,
Чайковского из доброчестья.
Невинность из края вышнего
миру сему неизвестна.
Парень, милости просим к нам —
пропевай всей сердечной капелью
То, что мы написали — сам
допиши,
чего мы не успели».