У каждой горы есть вершина,
каждая встреча предопределена,
после встречи следует заходит повидаться.

Песни Монголии

Вот и свиделись. Мимолетно, с обменом стихов, с перехватом взглядов и недосказанностью. И вот она, на этих листах. А перед ними — Ваши стихи. А в голове них — Серафита Моор. Портрет.

И можно ли поверить, что до нашей первой встречи она мне приснилась. При свечах, музыке, в вечернем туалете, в локонах и одаривающая куском изысканного торта. Только тогда не четко было лицо ее и голос…

А голос ее темно-розовый, светлеющий на губах, насыщенной мягкости с бежевыми придыханиями и трепетами…

А тонкость ее выточения? А легкость? Иногда кажется, что ее держит здесь только собственная длинно-белая коса. Да вислокрылые ресницы…

И особенно сильно это ощущение в стихах ее прекрасных, умных, умнеющих, светлеющих от неоднократных прочтений… Только — такая в них безысходность… Такое желание смерти, почти магическое заговорение, но, конечно, не игра с нею… Она пишет будто с той стороны зеркала, как Врубель, пробивает, протискивает и атакует с внутренней стороны зеркала прямо к нам, в глаза — фаянсовую, еще не застывшую темень. Фантастический трагизм… Но иногда это зеркало становиться просто окном, чудесным «Окном», которому «кажется, что оно Утро Когда Утро»… Дорогая Елена Андреевна, и какое Утро!

ЕЕ стихи… Путь воска к шелку, через горение… Осторожность в словах, безысходность в «мыслях», отдохновение в «смыслах», нахождение «крыхты нэба» и — как у И. Одоевцевой — «дуновение вдохновения!» Но какой ценой! Ценой смерти, облекания в форму боли и выращивание ее…

И еще о неизбежности. Три грации, а вернее три белых эльфийских дерева: Неизбежное, Непостижимое, Немыслимое… Она взращивает, лелеет, любит и дарит им себя… И уже как производные, как листья — Непредвзятое, Ниоткуда, Вечное… А может это только ветки и Дерево одно. Дерево Прекрасного?.. Постоянно пребывать наверху, у его ветвей, в Том мире и не желать остаться? Естественно ее желание смерти — остаться среди серебра алмазной пыли дорог, с позолотой Сердца Вселенной и с вечной изумрудной свежестью Роста в фиолеты неба Космоса… Все это открывать — такое наслаждение!.. А Боль Жизни — разве это не отголосок того Серебра? А радость жизни — разве она не озолачивает наше сердце как и Всеобщее Сердце? А сама жизнь разве не тот же изумруд, Силльмарилл, отданный в мир наш?

Ее стихи. Особая художественность. Любимые многоточия! Многоточия несдерживающейся ночи — хлынула сквозь них. Так обдает прохладой и свежестью. Знак Несказуемого…

Развернутые знамена тире! Это решительность эпитетов, прямота, быстрота перемещения образов и их атомов. И благословенная Цветаева вся из тире, по-мужски напориста и героична.

И белое, не означенное знаками препинания, пространство. Царство Света. Свободный воздух белостишья. А неожиданные, вдруг выплывшие рифмы, а иногда и внутренние рифмы, как подтверждение и доказательство правоты мысли, образа, свободы воображения.

Чуткость к родству слов, родственность музыкальных окончаний. Некоторые сочетания слов, вроде бы без определенного смыслового и образного груза, как уколы «длинного шипа», — но «пробивает насквозь» и вырастает в скульптурность «колючести»… Вот оно чудо, с малыми средствами да над безднами: осторожно, невредимо и красиво…

А еще я люблю ее нарастание утончения. И кажется, все покровы спадают — «эхо за эхом», и встает еще большее — Неизбежность…

Опять, как рефрен, проходящая, и в стихах, смерть… Но сейчас хочется вспомнить слова рано ушедшей художницы Марии Башкирцевой: «Я хотела бы жить, там где мне будет хорошо; любить — везде, а умереть — нигде». И вторя ей, хочется запротестовать: смерть «не впервые», не дважды, не множество, смерть — никогда. Мы просто все должны множество раз прорастать и вырастать, подобно Белому Дереву Прекрасного в фиолетовый купол. И слава Богу, он Беспределен…

И еще, нам может показаться — как мы можем взращивать Дерево? Мы — тоненькие и слабые ростки. Кажется, это Оно питает нас. Но, «как наверху, так и внизу». И мы питаем, вставая рядом с его могучей кроной, защищая и отстаивая хоть полоску его света собой и создавая свои вибрации на ветру Духа и тем помогая его Росту, растя сами… Зерно Его где-то в центре Сущего, а корни во всех землях и мирах, и планетах. Но центр тоже бесконечен. И зерно неудержимо растет. И можно только славить Создателя и Его Мудрость и Его Красоту Святую. Тут скажет об этой Троице Ориген: «Бог Отец дает всем существам бытие; участие же во Христе, как Слове или разуме, делает существа разумными. Отсюда следует, что эти существа достойны или похвалы, или наказания, так как они способны к добродетели и пороку. Поэтому существует также и благодать Святого Духа, дабы существа, которые не святы по природе, делались святыми через участие в этой благодати…»

Благодать как дар. Прекрасен дар Серафиты. Благодать, как надежда Росту. Завершающая Троицу и объединяющая в Одно. Троица — это всегда Одно. И Дерево. И Сердце. И Храм Культуры Один. И Светлый Град… «Ты, познавший тоску подорожника, быть на всех путях везде при дороге, но никогда не знать, на пути ли ты, — вот голубую звезду василька даю тебе, пусть она ведет тебя. Голубые звезды васильков цветут на золоте ржаных полей. Но ты, пришедший, какие поля засеял ты? Не проходит мимо полей, тоскующих по любви, засей их золотом свободных устремлений. Возьми колос, в нем ты найдешь зерна для посева. Пусть на каждое зерно, тобой посеянное, вырастет новый Светлый Град, а они все — Один. Бесплодны поля не орошенные… Пусть же алая гвоздика расцветет у тебя на груди. Иди. На пути я встречу тебя». (Странники «Светлого Града»).

Будем вместе идти, будем расти. А наша Земля даст нам и серебро боли, и золото радости, и свежесть зелени…

А еще нам нужно новое тело. И Вы, Елена Андреевна, подобно Врубелю, эту темень своим жемчужно-серебряным светом атакуете так, что обжигаете, обугливаете, а местами и вовсе доводите ее до лунной плевры-слюды… Аж болезненна убеленная Лебедь… Ломаются страсти, как крылья. И рождается новое, тонкое тело. Боль нас ваяет, а радость окрыляет. Это новое тело летает…

И напоследок… о смерти… Обаятельный Изя Кацман в «Граде Обреченных» Стругацких сказал: «А идея Храма, между прочим, хороша еще и тем, что умирать за нее просто-таки противопоказано. За нее жить надо. Каждый день жить, изо всех сил и на всю катушку…»

Живи! Живи среди нас, Прекрасная и Тончайшая Серафита! И позволь любить тебя…

27.05.94