Скоморох впадает в Лыбедь.
Видит Бог, народ не видит,
Как в темнице под землёй
Разлучён ручей с зарёй.

Как теперь он дымкой мглистой
В трубах каменных затиснут.
Иль течёт, иль не течёт?
Каменеет иль речёт?

Улица лишь сохранилась
И с тех пор не изменилась.
В центре Киева легла
И крапивой заросла.

Лыбедская… Не жилая…
Но волшебная, живая.
Параллельно к ней приник
Златоустовский родник.

Так и улицу назвали —
Златоустовской… В начале ж
Скоморохом зван ручей —
Пробудителем очей.

Был ведь он рукою правой
Нашей Истины Купавы:
Искупается кто в ней —
Станет глубже и светлей,

Здоровее и проворней,
Укрепляя Древа корни.
Скоморох журчал, что пел,
Возвещал Зари предел,

Красна Солнышка отчизну;
Всё будил народ по избам:
«Хватит в злыднях куковать
И чужой барыш считать.

Добры люди, потрудитесь,
До рассвета поднимитесь;
Вам Рассветушко-гонец
Всё расскажет, наконец:

Как свой день житейский строить,
Чтобы счастья стан утроить,
Чем питать свои тела,
И какие ждут дела».

Скоморохи-то, известно,
Даром ведали чудесным —
Через доброй шутки прыть
Древним знаниям учить.

Долго ль, коротко ль — не знаю,
Русь стояла тут иная
На Днепровых берегах,
Древних киевских холмах.

Наши предки веды-русы,
От старейшин до безусых,
Под сварожьим по крестом
Строили Отчизну-дом.

Я откуда это знаю?
Всё из памяти черпаю.
Родовая память спит?
Иль тихонько говорит?

Вот она в дорожках тканых
И в орнаментах рахманных…
Из народной песни льёт-
Открывает мудрых код.

Так, откуда-то я знаю,
Для чего я здесь гуляю —
Между Лыбедью рекой
И праулочкой глухой,

Между двух ручьёв дорогой —
Мокрого и Скомороха^[1].
Скоморошечья юла
Ведь всегда моей была.

В детстве я её крутила.
Дивны песенки твердила,
И вращалась вместе с ней —
С шуткой-сказочкой моей.

То крутила сарафаном
Колокольчики-тюльпаны.
Ну а с юбкой солнце-клёш
В память как в поток войдешь.

Зачарованное коло^[2]…
Будто бы взлететь готова
Мудрая цветынь-душа,
За премудростью спеша.

То-то кружатся девчата!
Кружит прялка, круг гончарный…
Жгонка крутит все тела —
Плети-руки развела.
Ветрячки на палочках
В разноцветных латочках…

Памяти завод крутнём
И… услышим голос в нём.
Скоморох-ручей расскажет
Нам о русах — предках наших.


Веды-русы

«Они никогда под порогом
Родителей не хоронили.
Не боялись шить на дорогу.
А если что-то забыли,

С радостью возвращались,
Ведь это сулило удачу.
Не к встрече, а на прощанье
Одаривали, не иначе.

В дорогу шить — в узелочках
Путь укорачивать нитью,
Чтоб даже из дальней точки
Силушки рода испити!

Ходун чтил обычай дедов
Одаривать челядь родную,
Чтоб сродник по оберегу
О страннике весточку чуял.

Когда ж возвращался скиталец,
Его там всем миром встречали!
К конькам, воротАм и на Палец^[3]
Подарки его цепляли.

И знал человек походный,
Что родина сына хранила,
Гулянием всенародным
Дорожные горечи смыла.

Тогда не жалели время
Познать и приветить друг друга.
Не запирался терем.
Помощь была не услугой,

А возможностью свет умножить,
Проявить таланты и силу.
Предки казались моложе
Своих лет и были красивы.

Не праздновали дней рождений,
Как, впрочем, и дату ухода.
Питались плодами растений.
Ценили любую погоду.

Не чтили своих дней рожденья,
Потому как не умирали,
Вином и едой разложенья
Тела не отягощали.

ЧистО совершенное тело,
Ни холодно телу, ни жарко.
Оно почти не потеет.
Нет слизи. Ни шатко, ни марко.

Без мыла вода умывала,
Белила бельё и жилища,
Без пива, чаёв насыщала,
Могла заменять и пищу.

Солнце кормило светом.
Не жали, не сеяли предки,
И Земля в благодарность за это
Тучнела плодами на ветках.

Плоды всех с лихвой кормили!
ПустЫнь тогда и не знали.
Землю не жгли, не травили,
Хлебами не истощали.

Дожди с ветрами и птицы,
Бабочки с червяками
Возделывали теплицы,
Сады те стояли веками.

Землю тогда не пахали!
Мульчёй огород засыпался.
Вещей отродясь не сбирали —
Весь скарб на себе умещался.

Идолов не создавали —
Не боялись жить, не болели.
Соли не просыпали,
Поскольку её не ели.

Просыпать соль — это к ссоре?
Ругаться им незачем было.
По древнему уговору
Друг друга они любили.

За брата горой вставали.
С Богом общались лично.
Запросто дождь вызывали,
Огонь зажигали без спичек.

Одежда тогда отражала
Внутреннее пристрастье.
Слюбливались и рожали
Без мук — на здоровье, на счастье.

И работа всех находила,
Никто пусторуким не был.
Паромщик носил ветрило,
Белильщик — мешочек с мелом.

Плотник ходил с рубанком,
Горшечник — с кусочком глины,
С лирой певец. Спонтанный
Труд был трудом неповинным.

Мужчины ловили время,
Женщины ткали пространство,
Дети растили семя
Межгалактических странствий.

Тела стариков редели,
Тихо с Природой сливаясь.
Старцы сияли, светлели,
Протонами разлетаясь.

Младенцы баюкали Вечность,
Качая её в колыбельках.
И каждому виделось Нечто
Воочию, а не мельком.

СтаршИны бросали невод
Внимательного сознанья
В моря бескрайнего неба,
Сна и яви на грани,

Чтоб выловить в бездне гибкой
Из вариантов событий
Лишь золотую рыбку —
Лучший подход, неизбитый.

И не было страха боли,
Страха потерь и обмана.
Предки и были как боги.
А богам зачем истуканы?

Идолы же от незнанья,
Неразвитости и скуки.
Зачем совершать излиянья
Забродившим соком и туком?

Кому кадить, поклоняться,
Ведь все мы послушники Света —
Он всюду рад проявляться,
Ничего не прося за это».

Скоморох замолк, слезинку
Затаив… Вот так новинка!
Чтоб премудрый весельчак
Загрустил? Не просто так:

Вспомнил паря о Купаве —
Своей девушке-любаве.
С ней был должен жить да жить,
Но прервалась в прялке нить —

Раньше времени из мира
Отошла девица в Ирий,
Лишь в купавках — жёлтый цвет —
И остался её след.

Что случилось? Тайной-ряской
Затянулся пруд… Над вязкой
Тяпшею лесных болот
Цвет Купавушки встаёт…

Друга два уж год который —
Скоморох и братко Мокрый —
Не разлей вода живут,
Все их братьями зовут.

Год ли, два ли пробежало,
И пора для них настала
Ожениться, жёнок взять,
Любами их величать.

Мокрому досталась Лада,
Ну а Скомороху — Злата.
По-соседски стали жить
И подворьями дружить.

Да взгрустнул за брата Мокрый:
Эх, у Златы взгляд недобрый.
Всем бы девка хороша,
Да с оглядкою душа.

Полюбляет верховодить,
Красоваться при народе.
Всех нарядов и не счесть.
Хоть и ум, и совесть есть,

Но нет-нет да и проглянет
Добронравие с изъяном:
Простодушия в ней нет,
Вечно судит белый свет:

«Тот хорош, а тот не очень.
Ну а с тою нету мочи
Что-то путное связать.
Эта норовит приврать.
Ох, а с теми нету сладу.
Экая простушка Лада…»

Хочет баба царску власть.
Как бы с трона не упасть!
Крутит-вертит ум-пролазу.
Лучше б он зашёл за разум!

Жалко Мокрому братка.
Душенька его кроткА,
Безневинна^[4] и богата.
Эх, не пара ему Злата…

Он предобрый, огневой,
Сильный, смелый, озорной.
Одним словом, волк позорный,
На позорищах^[5] моторный^[6]!

Возжигает дух людей,
Первый выдумщик затей.
В каждом солнышко пробудит.
Любят скомороха люди,

Хоть порой он, в корень зря,
Правду-матку говоря,
Без обиды, ненароком
Путь подскажет для урока.


Скоморох и сам уж видит:
Всё из Златы не изыдет
Дух стяжательства и мзды.
Далеко ли до беды?

Что не те порядки вводит:
То с одеждой колобродит,
То взялась еду солить,
Так как стала печь, варить.

Скотским^[7] хлебом угощает,
Чёрной солью посыпает.
Раздобыла молоко —
В дом рекою потекло:

Роду русскому на лихо
Раздоила мать-лосиху
(Ведь тогда не на конях
Ездили, а на лосях,

А волов, коров в помине
Ещё не было, и вымя
Наполнялось для телят,
Лишь для выкорма лосят).

Скоморох приструнит Злату.
У неё ж — ума палата.
Разума же не хватат,
Вот и гнёт своё назад.

Муж в разъездах всё, с котомкой,
Не управится с бабёнкой.
А вернётся, подустав, —
Одна Злата на устах:

Против женских чар бессилен,
Кос пшеничных, глазок синих…
Вдруг очуняется он,
Враз проснётся, удивлён:

Бедных деток пожалеет —
От еды такой болеют.
Сам ослабнет от хлебов,
От варёных от грибов.

Призовёт жену к ответу,
А она ему на это:
«Уж иные времена…»
В этом-то жена права.

Русь тогда заполонили
Люди тёмные — чудилы.
Стали злому научать,
Русов с кривдою венчать.

Соблазнили разносолом,
Винопитием. По сёлам
Предки начали пахать,
По лесам зверьё стрелять.

Обособились по хатам
Частоколом суковатым.
Кто богаче, тот и пан,
У того сильнее клан.

Кто ж делился, как и прежде,
И ценил свою одежду,
Харь звериных не носил,
К капищам не колесил,

Тот, беднея постепенно,
Чтобы жизнью жить нетленной,
На болота уходил
И затворником там жил.

Остальные ж покорились:
Жить, как раньше, разучились,
Кон забыли древний свой,
Переняв закон чужой.

ЗАжили без сожаленья
У богатых в услуженьи,
Забывая день за днём
О величии своём.

О величии народа,
О слиянии с Природой.
Каждый — если захотеть —
Мог бы к звёздам полететь,

Тело духа развивая,
В этом теле и летая
В разные миры, края.
У себя ж свой путь крадя,

Веды-русы изменились,
Всё забыли, чем гордились.
И лосей прогнали в лес,
Каждый на кобылу влез.

Завели коров и птицу,
Ими начали живиться.
Ум подвижный отупел
И от крови захмелел.

Свежий сок из винограда,
Что был лакомством когда-то,
Перестали русы пить,
Оставляя забродить.

Всё по наущенью тёмных
Винным дУхам непокорных
Изгоняли тут и там.
И процвёл в селеньях срам.

Стыдно стало веселиться,
В белы вышивки рядиться,
Красно солнышко встречать,
Перехожих привечать.

Братья, чувствуя разлуку,
Красны ниточки на руки
Повязали, чтоб подать
Знак друг другу; иль признать

Своего в толпе базарной
По верёвочке солярной —
Красной нитью до сих пор
Между русов уговор

И скрепляется в народе,
Через всю их жизнь проходит.
Как ударят по рукам,
И загОрнется^[8] рукав.

Тут и видно нитку красну…
Все мы солнышку подвластны.
Мы едины меж собой,
Нитью связаны одной,

Что от Солнышка-клубочка
Вьётся лучиком к цветочкам,
К травам, птахам, к головам
Каждой твари, к деревам.

Солнышко благословляет
Всех на жизнь и всех питает.

Жёнки ж, девицы, в ночИ
На запястьях у мужчин
Красну ниточку приметив,
Повязали её детям
И взялись червону нить
В белу вышивку тулить.

Как же льны-то заиграли!
Рушники порасцветали
На крапивах-коноплях^[9]
Солнцу выстелили шлях.

То ль по вещему наитью,
То ль с умом червонной нитью
Бабы крестики кладут —
Солнца символ берегут.

И коней плетут… с рогами
(Видно, помнят, как с лосями
Были русичи дружны!).
Но ещё для них важны

Счастья дивные жар-птицы.
Как душе не веселиться?
Счастьюшко ведь в красоте!
В древности жар-птицы те

В каждом доме на подворье
Были, и не знали горя
Наши предки, ведь в красе
Вырастали детки все.

А теперь вместо павлинов,
Вместо пав малоречивых
Завели свиней и кур.
Суета от этих дур!

Квохчут-смокчут — слух украли.
Время ж петухи прибрали.
Жизнь по петухам пошла,
От-ме-рян-но потекла.

При таком-то окруженьи,
Крово-гнилостном броженьи
Век людской скудел в ответ…
Не живут уж тыщу лет.

А ведь жили ж и поболе.
Только Бог-то не неволит
Дочерей, сынов своих
В выборе дорог земных.

Так и Злата в час отъезда
Муженька, будто невеста
Разоделась-убралась
И с чужинином сляглась^[10].

Он напел ей сладки речи
О богатстве подвенечном:
«Будем с Богом мы, втроём,
В храме царствовать моём.

Будешь ты невестой Бога,
Но и всё ж моей немного.
Помогай во всём ты мне —
Не оставлю в стороне…»

Воротился муж законный,
Только в доме мрак оконный —
Запылён, заколочён.
Скоморох наш удручён.

Добры люди рассказали,
К храму тропку показали.
Он туда в тоске бежит,
Только путь ему закрыт.

Скоморохов не пущают,
Храмны двери закрывают.
Говорят, от сих мужчин
Смех да грех и стыд один.

Но прорвался сквозь преграду
Скоморох и видит… Злату
В одеянье из парчи,
Из пурпурной чесучи.

Очи косит к Скомороху
И детей прижала к боку
(Раздобрела — не обнять) —
Попадьёю величать.

Быстро зыркнула в сторонку,
А отсель, что на ладонку,
Прыгнуло как из ларца
Два бездушных молодца.

Вытолкали, побивая,
Скомороха за сараи,
За село уволокли,
Надругались как могли.

Бедный паря еле выжил.
Только память кто-то выжег:
Уж не помнит, как тут жил,
С кем водился и дружил.

Поседел и высох малость,
Но душа при нём осталась.
Сладил дудочку и в путь —
Уж дойдёт куда-нибудь.

Только знанье скоморошье
Не забыл и в Беломошье
Он с собой унёс и там
Поселился в болотАх.

Дома ж ищет брата Мокрый
День который, год который.
Нету от него вестей…
Сам он с Ладушкой своей

Перебрался на Полесье.
Медленно доходят вести,
Но дошли. Один в тайге,
Бают, старец налегке

Ходит, дружбу с Лешим водит,
Со зверьём таёжным, с Родой,
Что теперича зовут
Бабой-Йогой… Врут-не врут

Эти вести издалёка,
Только в этом мало прока —
Рассуждать да мозговать —
Надо самому шукать^[11].

Мокрый с близкими простился
И в далёкий край пустился.
Но когда в тайгу попал,
Заблудился — Леший взял.

Тут случилось приключенье —
В небе чиркнуло свеченье,
То ли гром прогрохотал,
То ли с неба кто упал.

Но на свет тот Мокрый вышел,
Видит, как волчица лижет
Девочку-младенца и
Тянет к ротику соски.

Девочка заулыбалась,
От волчихи насмокталась,
Но не думает о сне,
Взгляд её прилип к сосне.

Мать-волчица навострила
Уши и посеменила
К старой сосенке, так вот —
Мокрый там ни жив, ни мёртв.

Но волчица по-хозяйски
Хвать зубами за подпаски^[12],
На полянку, знай, ведёт
Парня. Он не отстаёт.

Дивны у дитяти очи —
Больно уже знакомы очень…
А волчица парня хвать —
Мордой норовит толкать

К девочке, чтоб взял на руки.
Взял он Диво, дивны муки
Его душу ранят-рвут,
Но и ласку подают.

Что же делать-то с младенцем?
Завернувши в полотенца
Расписной сварожий знак,
Мокрый с думою закляк:

Аль к своим податься, али
Отыскать дружка печали?
Дитятко к груди прижал,
Тут парнишу сон сковал.

Старец сам к нему явился,
Обо всём с ним сговорился:
Мокрый Деву принесёт
К Белому истоку вод.

Для живого воспитанья,
Для духовного питанья…
Девочка-то непроста —
Это Матерь Доброта.

Мокрый на заре проснулся.
Хвост волчихи встрепенулся,
А глаза-то — пОлны слёз,
Да неужто зверь всерьёз!

Мать-волчиху парень обнял,
Дитятко на руки поднял
И побрёл, как наугад,
Но глаза ребёнка зрят

В бездну мрака, бурелома,
Освещают путь искомый.
Понемножку так и шли
И на Гандвиг^[13] набрели.

Тут уж их сам старец встретил
И заботушкой приветил.
Только сильно побледнел,
Когда девочку узрел,

Её очи зоревые…
Мокрый, кажется, впервые,
Внутренний свой взор обрёл
И узнал, где Свет тот цвёл:

«Это ж Свет нашей Купавы!
Ну а старец — Солнцу слава! —
Это же мой верный брат
Скоморох!»
— Я очень рад
Подружиться с добрым гостем.

Побратались на погосте.
Красны ж ниточки бежат
Вкруг запястий, в аккурат.

Нарекли Марией Деву —
Чтоб была как Солнце Смелой,
И над ней расцвёл венок:
К василёчку василёк —

Все двенадцать заискрились
И над Русью засветились.
Небо синее моё
Вновь над Родиной встаёт!

Не узнал дед побратима,
Но Мария просветила
Мокрого в тяжёлом сне —
Что случилось по весне,

Как чудилами был схвачен
И женою одурачен
Скоморох, как был избит
И людьми почти забыт.

Погостил у старца Мокрый.
Путь до дому, чай, не скорый.
На прощанье получил
В дар Цветочек Вешних Сил —

Машенька его соткала
И в котомку заховала,
Чтоб не сбился он с пути,
С ним надёжнее идти.

Старец обнял новобрата,
То отдал, чем был богатый, —
Дудочку, чтоб веселить
Мать Природу, Звук любить

Чистый и незамутнённый,
Приручать волков учёных
И с лосями мирно жить,
Вместе Истине служить.

Попрощались… Память стонет.
И не оттого ль в бетоне
Скоморох-ручей забыт,
Что без памяти бежит.

Ну а Мокрый-ручеёчек
Катит поверху поточек.
Кочка. Камешек. Юла.
Рассказала, что смогла.

2016–2018 гг.