Ах, рыбка-рыбка, кто тебя словил
И острым серебром вонзил
Крючок в твои безгласные глубины?
Я червячок нашла в них невредимый,
И он Ионой мне судьбу свою излил,
Из недр кораллово-кровавых выползая,
Растерзанных и бездыханных недр:
«О человек, живую плоть за метром метр
Вокруг себя убивший, — золотая
Лишь рыбка та, которая живая…
А я из века в век безмозглый червь —
Такая же обманутая жертва…
Один рыбак меня когда-то соблазнил,
Взял в странствие мятежное на верфь,
Преображением мгновенным поманил,
Если взойду я в рыбьи недра
И там пробуду заживо, как некто
Иона — старец и пророк, —
Пока не выбросит на берег, на песок
Меня, плененного, освобожденным рыба…
И те ничтожные песчинки ила, что глотал,
И коими бывал я сыт, тогда
Во мне вдруг превратятся в глыбы
Алмазов радужных, и в зыбь
Небесную взойду звездой я новой
И уж не буду ползать…»
«О, Иона!
Святой и мудрый мученик!» — слова
Из уст моих сорвались целовать
Страдание, надломленные силы
Души великой, что в черве томилась…
Немые крики продолжали извивать
Худое на моей ладони тельце.
Я облила слезой почти безжизненное сердце
Страдальца моего… И вдруг оно
Свело мне пальцы, дернуло плечо
И с силой застучало горячо,
И светом несказанным разомкнуло
Ладонь — алмаз светился в червяке!
И новоявленный Иона по руке
Пополз, обвив мне палец безымянный,
И вмиг застыл он перстнем осиянным…

Живо твое, о Господи, добро!
И острого крючка литое серебро
Округлилось последним здесь изгибом,
Вкруг несоединимое связав…
И в мертвых веках ждущие глаза
Открыла вечно золотая рыба…