Первый холод пробует октябрь,
Молот — вдруг по нам, по неодетым.
И сосед, угрюмый дед, заметил
В первый раз меня
И радостно обнял…
Общежитские дали…
Где гуляли, гуляли
Этажами, домами
И душою
Воздушных шаров,
Километрами
Разноцветных шарфов.
Без-хозяйство идиллий,
Худосочие линий
Рук и ног
И Василеостровских дорог…
Безусловного-полного
Счастья бродяжные мили…
И песок, и песок на заливе…
Пока еще осталась синь,
Плывут по небу караси,
Не страшно мне шагать,
И начинающей звезде,
И маленькой печной трубе
Над крышею сгорать…
Распустишь лето по травинкам,
По перьям облака в дали,
Сменяешь горы на равнины?..
Дождись любви!
Запрячешь страх вином и елем
Осенним вечером ольхи
И будешь удивляться ели?..
Дождись любви!
В снега заляжешь, в шелк хрустящий,
Дровами в старенький камин,
Затлеешь искрой настоящей?..
Дождись любви!
Когда весной лавиной грянешь,
Тогда особенно смоги
Наперекор теченью… Рано —
Дождись любви!
Зелень моя приветная!
Если спрошу —
Ответишь мне.
А загрущу —
Ивой выплачешь.
А засмеюсь —
Нивой выстелишь.
Будешь мне
Веткой дерева
Версты и дни
Отмеривать.
Самая постоянная,
Юности равная…
Скоро птицы улетят — не зимовать,
А в незримые края обетованные.
Но не всем туда — кому-то умирать,
Для кого-то высока дорога дальняя.
Те края еще не видывал никто,
Лишь во сне мы там летаем бесталанные.
Да поет о том тревожно птица ранняя,
Прячет женщина счастливо под платок.
Нету света,
Негде глянуть,
Некуда себя поставить,
Нечем мыслить.
И одна
На эту темень
Буду формой, буду темой
Вечных истин.
Когда от безумства мира
Я в пропасть срываюсь —
Кентавры, бегущие мимо,
Спины свои подставляют.
Всегда так: и люди,
Но как их тела быстроноги
И древние спины широки.
Мне нравится
Идти под эту грусть,
Что падает на голову, на плечи.
И горблюсь бессознательная — пусть,
Зато мне близок бедный этот вечер
И странные
тоскующие
вещи…
Вот лужи
Прижимаются к стопе,
И улицы торопятся к друг другу.
И я себя не чувствую в толпе
Знакомой, ни чужой и ни подругой.
Как всё же
мы тождественны
друг другу.
Вот Вы
Боитесь взгляда моих пут,
Как этого дождя или неволи.
Но глаз мой близорук, далек и мудр,
Что всё это сжимается до боли
В одну слезу,
катящуюся
внутрь.
Я б не удивилась, если снегом
Всё покрыла осень молодая.
Холодно в натопленной квартире,
Холодно в объятиях любимых,
Холодно от возгласов и смеха.
Что мне похвала — я так нелепа.
Ничего еще не написала,
Только блажь
На влажных окнах неба…
Насмотришься на кровь,
На пурпур боли голой…
Опухшие глаза переведу
На ноги, на траву —
Она таким зеленым,
Горит таким озоном
Наяву!
Три, несколько секунд
Продлится это чудо.
И вновь поблекла,
Снова как была.
Но легче стало мне
От зелени, от чуткой —
Я истину ее приобрела.
Дорога пыльная
Меня покроет,
А тополя высоко
Устремят,
И солнце оседающее
Скроет
Там,
За плывущие поля…
Поближе к лесу —
На плечо подсадит,
А дальше речка —
По воде, без ног…
Вперед! Вперед!
И только ветер сзади,
Бег-ветер
Пройденных дорог!
В труде загорается сердце,
Трубе уподобятся уши.
О, дайте Титану согреться!
О, дайте Сивилле послушать…
Всё посажено
и прополото,
Вновь распахано
и засеяно.
Не придется зимой отдохнуть…
Добрый лик — венцу,
Лучший цвет к лицу —
Снег
на белу грудь…
Нет да нет —
Паутинки след
Проведет по щекам…
Бабье лето
Так горячо разодето…
Цепко
В ножках кривых паучка…
(Н. А.)
Напишешь ли
Мечтательной и бедной…
Я нездорова от
Всей крепости незнанья,
Худа от полноты
Непониманья…
Куда и где,
И гонит и пасет
Тебя твой рок —
И страшный, и бессмертный.
Пойдем,
Зайдем на Корабли —
Кофейни дальше не пропустят.
Хлебнем
Хоть чая и съедим,
Быть может, пирога с капустой.
Как прежде:
Курят и тепло:
Здесь новых баловней увидим.
И меж тарелок —
Сумки, книги,
Беседы умное трепло.
А то —
За столик к нам нагрянут
И с превосходством так оглянут.
Как прежде —
Шумны и не сыты
И головы, и аппетиты!
* ул. Кораблестроителей — студ. общага.
Вспоминаю
наши картонные стены,
Дешевую утварь
И всякое отсутствие мебели.
И даже бутылка шампанского
на столе — была
Золотой и хрустальной…
Мы и не пили,
А губы мочили в прекрасном
будущем…
Громада двинет облаками,
Земля шатнется под ногами.
И мне ль стоять средь бела дня?
Пойду, куда гляжу глазами…
Где есть работа для меня.
Она войдет как дух святой —
Без веса и границы.
Ей тесно будет
В легких и плечах.
Сначала
Я увижу скрипача,
Затем лишь скрипку
В радужных ресницах.
И под конец —
Откупоренным оком
Увижу серебро,
Прижатое мизинцем,
И верховодье
Горного потока…
Еще меньше
На один лист,
Еще длиньше
Ночь на час-два.
Безутешен
На ветру Лист,
Еще глуше
Людвиг-и-ван.
Как духовен
В натиске свет,
Звонче сердце
В холод и дрожь…
И Бетховена
Пойдет снег,
Где-то Ференца
Польет дождь!
Жить в Москве,
А творить в Петербурге.
Спать в кривых переулках —
Ходить на Проспект.
Жить и знать
Свое место и время..
А в дворцах и подъездах —
Квар-ти-ро-вать! —
Здесь, на голых
Просторах и верфях
Устремленными нервами,
В шпорах
Искусства…
Двух столиц-кобылиц
Напоящие
Русла…
Русь — под
Гривою красной
И белым
Пегасом…
(Наде Князевой)
Мы ели по ночам
На старом Росинанте.
Он был кроватью,
Сценой и столом,
Там, в нашей детской…
Выросли из платьев
И просто перешили их потом.
Мы в детской нашей,
Маленькой и тесной —
Теснее дружбы,
Меньше всех невзгод.
И первый университетский год
На лыжах, на картошке
И за песней…
Делились хлебом,
Вздохом и стихом,
Скакали в сны
На добром Росинанте…
Не скоро утро —
Спишь ли, Надя?
Давай чего-то пожуем…
Суетные мысли тараканами,
Зипунами рыжими, карманами,
Длинными усами и антеннами,
Толпами, молвой и даже стенами…
Что ж ушел и не видать?
Что ж долг? твоя затея?
Всё тебе вольно́ да дело.
Все-то мне в «остроге» ждать.
По углам холодным выть,
В решето глазеть — идешь ли?
Вся-то ширь — твоя дорожка.
Мне ж — по ножику ходить…
У каждого есть в жизни
Черный день,
И черный человек —
Наш отпечаток.
И мне сегодня
Черную перчатку
Оставили…
Надень меня, надень! —
Вопит шагрень,
Чужая, злая воля.
Но ей не по рукам,
Не по зубам.
Есть черный день
И человек — не боле.
Перчатку же
Хозяину отдам.
Так себя обездолить
Только осень сумела —
На сырое бездомье,
На зимы подземелье.
Почерневшей цыганкой
Сегодня стучалась.
Хлеба ей с полбуханки,
Лука — всё что осталось.
Некому мне рассказать,
Не поплакаться никому,
Даже здесь написать
О таком бесконечном,
сорвавшемся в вечность
от печали, —
не могу…
Ведь до меня
все молчали…
Снова будет смущать умы
Агония голой луны —
Близким, плоским экраном гари,
Тонкой, острой иглою дали…
1
Я плачу в ночь. Пред нею беззащитна.
Опять мои заставы прах развеял.
Моих зарниц испуганных не видно.
Два глаза реки льют
И прямо в Лету…
2
В оправе зеркала
Себя я правлю
И изливаюсь горечью.
Но разве ниже горы,
Глуше горы стали?
Я извергаюсь
Стоном сожаленья
В разломы сердца.
Но так ли глубже бездна,
Нежели мне радость?..
3
Начинаю слезами —
Кончаю стихами,
И опять что-то жизнь подает.
Потихоньку, низами,
Потом уж махая,
Выбираются плечи в полет…
4
Мне жалко
Не пролитого терпенья.
Его я претворила в это пенье.
Оно бы
Многое открыло мне тогда.
Но я уж не вернулась бы сюда…
Скрипки капали
Где-то в хрусталях.
Птицы плакали
Где-то на ветвях.
Осторожною,
Дуя неба гжель,
Босоножкою
Бегала свирель.
А литаврами —
Отбивал табун.
Мятой, лаврами
Пахло на лугу.
Пылью бабочек
Да пыльцой стрекоз
Ветра брачного
Украшался хвост…
Край не виден тот —
С четырех сторон.
И не слышен от…
От вранья ворон…
Все чернила красны́
От кленовой весны,
В октябре, в октябре
Дни так детски чисты!
Свежевыкрашен зал,
В лаке старый орех.
Подглядели глаза
В шторках — щелках прорех.
Повторили шаги
Свитки все, вензеля.
Будем завтра шалить
За Лицей октября.
Будем завтра писать —
Как тогда, — за тебя…
И кленова весна,
Как лицо октября!
Как Цветаева — дико цвела,
Как Ахматова — царственно ахала,
Сколько рыцарей произвела,
Скольким узникам душу отплакала…
Емца-Емца-Шелекса,
Речки-ветры-мельницы.
Детство перемелется
В долгую куделицу.
По Двине по Северной
Лодками, деревнями
И лесами синими
К океану вынесет.
На хлеба безбрежные
Из муки заснеженной,
На дела далекие
Из окна да о́канья…
(Н. А.)
От неправды твоей
Так распухло письмо.
Обвиняешь кого?
Защищаешь кого?
Всё в тебе, ты во всём.
А предательства след —
Только тень на стене,
Где вы жили вдвоем.
Уходи, уходи,
Мир тебя ждать устал —
Ты его обними,
Как ее обнимал…
Выбегу в утро открытое,
Со снами плывущими слитое,
Желаньями глаз зеленеть
И каблуками звенеть!
Запоздалый комар
Перепутает лето и осень,
Пропищит и укусит наверное
По-партизански средь тьмы.
Я проснусь и не сразу
Открою опухшее око,
Посмеюсь в зеркала
И пойму,
Что еще далеко до зимы.
Другие придут —
Мы будем духовнее с ними
И ближе.
Будут насыщенней
Наши часы и иными,
Но видишь,
Те встречи
Прошлые — вдруг и без цели,
Без правил,
За хлебом одним
И за ритмом единым, бесценным,
Как правда…
Те встречи
Всегда будут жечь
И на братство
настраивать…
Девушка напевает —
Мудрецы говорят:
«Она любит горлом».
Юноша пишет стихи —
Он сердцем трепещет.
Художник ласкает глазами,
А мать наполняет дитя своей кровью.
…Философ прикасается к звездам
Ясною головою…
О, безумцы разрушители!
Вы любите лишь свои грязные руки…
…грязными руками…
Хоть не люблю — но опоздаю,
Работа может подождать…
Вам боль свою пересказать,
А мне ее в огонь поставить
И переплавить в добром чае…
Солнце в сердце,
Луна под ногами,
Надо лбом —
Восходящий крест.
И несу это бремя чудес —
Темя тайны,
Сладчайшей тайны.
Пыль сбивая
Пути земного,
Освещая ступени вех…
И летит надо всем, побеждая,
Только Радость —
стрелою
вверх!
Если бы люди
Слышали сини,
Волны и дальние ме́ли…
Они бы грустили
Светло, молчаливо,
А лучше всего бы — пели…
В гробу так тесно и уныло —
Я горб поэзии несу…
Что ж вы меня похоронили?
А нос Ахматовой?..
Посыплю голову
Я пеплом осени,
Вдохну пожар
Опавшего листа.
Зайдусь — бессонная
Во сне-занозине.
Болит душа,
Жалеть не перестав…
Как бедная швея
Исколотой рукою
Шью грубый холст,
А пред моей иглою
Серебряная нить
Бежит и веселит,
Глазам иссохшим
Отдых ворожит…
(А. С. Пушкину)
Под сенью осени,
Багрянца книги,
Свеченья золотого букв —
Летящих,
Увлекающих подруг —
Объемной сферы
Русского Магнита…
И не читаю Вас,
Но всё идет на глаз —
Свобода Пушкина открыта…
Себя жалеть —
Такое разрушенье.
Не режет зеркало —
Осколки от него.
Вы бьете
Каждым тягостным внушеньем
И каждым
Мрачным дребезгом его.
(А. С. Пушкину)
Всегда со мной,
Всегда в портрете,
В шкафу томами разноцветен.
А что учитель мой,
Ни мало
Мой отец —
Я лишь вчера
И от чужих людей узнала.
Бо́льшую часть жизни
Провожу на бумаге.
Пишу либретто,
Квартир декорации,
Наряды изяществ
И нескончаемые цветники.
Вот только излишества
Сразу выглядят грязью…
Осень. Музыка. Петербург.
Мои первые ученичества.
Это трогательное нищенство
Среди красного золота букв.
Осень. Музыка. Петергоф.
Немотою своей восторженной
Возводила я башню сложную
Из слоновых косточек слов.
Осень. Музыка. Град Петра.
В пышном листья, в отверстом — ноты.
Сколько дали и сколько лёту…
По обоим бокам — ветра!