Был Индюк как индюк, что-то среднее между страусом и курицей. Но захотелось ему солидность напустить, как-то выделиться среди птиц. И перевесил он свой гребешок с головы на нос — для пущей важности. И стал гундосить — эдак на французский манер… Птицы сразу его зауважали: какой особенный, важный да еще иностранец! Квочки его обхаживают, гусыни в глаза заглядывают, а утки одна перед другой ему корм пожирнее сулят… В общем, слава об Индюке пошла, хоть книгу пиши.

От всеобщего внимания он так раздобрел, а гребешок прилип к носу и от важности начал расти. Да так сильно вырос, что Индюку трудно стало по земле ходить с высоко поднятой головой — всё вниз тянет; трудно стало с собственным народом общаться. А птицы его жалеют, сочувствуют: «Ох и тяжелое это бремя — великого человека! Он один, а нас-то сколько — каждому скажи да посоветуй…»

А Индюка от неподвижности и усиленного питания так разнесло, что и вовсе ходить перестал, а гребень на носу пудовой лентой вокруг него развивается.

Лежит Индюк и думает: «Как бы мне от гребня этого ненавистного избавиться — эдак бы я соловьем запел да соколом ясным залетал — все бы ахнули!» Только размечтался — гребень еще подрос… «Эх, — спохватился Индюк, — надо у самого маленького и неприметного зверька спросить, как мне из такого положения трудного выпутаться». Самой маленькой, самой серой и быстрой оказалась Мышь — в любую норку пройдет и одним зернышком в день сыта бывает… Только подумал о ней, а Мышь тут как тут: — Давно я тут живу у тебя, Индюк, и жду, когда ты меня заметишь… Да все важность тебе мешает увидеть. Думаешь только о себе, а когда кому и помогаешь, то тут же в душе хвалишься собою… Так и быть, помогу тебе, но на будущее помни…

Подбежала Мышка к индюку, мгновенно отгрызла пудовый гребень у самого носа, и Индюк облегченно вздохнул, посмотрел в зеркало и заулыбался: «Ой какой я красивый стал! Таким, как… все, меня еще больше уважать и любить будут…» Не прошло и секунды, как гребень опять свесился с носа… Но тут Индюка поразило огненное раскаянье… А гребешок остался висеть на носу, как предупреждение о важности, и больше уже не рос.