Все началось с того, что в третьем классе музыкальной школы я влюбилась в НЕГО. Близился академический концерт, который, как обычно, выпадает на последние дни месяца. Мне предстояло разучить и исполнить на концерте пьесу «Апрельская капель», не помню уж какого композитора. Я почему-то никак не чувствовала между нот, как между лопаток, этой апрельской дроби дождя. Кажется, чего проще — увидеть стаккато, маленькую черную точку над нотой, и вообразить, что ты без зонта и промокаешь ни за что ни про что.

Пьеса не получалась. Галина Михайловна, моя учительница по специальности, так и не достучавшись до моей чувствительности и поэтичности, решила натурально рисовать мне картины дождя, развивая тем самым, пожалуй, лишь свое воображение.

Учительница очень обрадовалась своей последней картине. По ее мнению, в первых тактах пьесы сначала капля медленно набухает под краном, становится резиновой и, наконец, звонко шлепается в раковину. Потом — поток чистой воды, капля за каплей.

— Вот, вот… Уже лучше, молодец, — губы у Галины Михайловны сложились треугольником углом вниз, она заулыбалась моему «крану с водой». А я-то понимала, что это неправда. Не капель. Дождь не хлорированная вода из смесителя (который пора давно отремонтировать, но папа в вечной командировке).

 

Ох и намучилась я, многое передумала, стоя в кухне и поверчивая кран…

Настал день Академического. Уныло побрела я в Дом Культуры — вариант с краном меня не устраивал. И тут случилось самое обыкновенное…

ОН сперва отряхнулся: какое-нибудь да оперение! Тем более, что ни каждый день вылупляешься из яйца. На первых порах — и желтенький пушок парча.

В первый же день своего рождения ОН оказался очень вредным: попискивал над ухом; поклевывал то в руки, то в нос; пробирался за воротник моего пальто — в общем, изучал окружающий мир и, конечно, успел порядком намокрить. Но мне ОН жутко понравился голубыми лужицами-стекляшками в снегу, своей необыкновенной музыкальностью — просто нотки падают с неба. Я воодушевилась, придя в концертный зал.

Боюсь? Боюсь, конечно. Вот меня объявляют. Начала играть и расстроилась: «Так и знала, что кран открою, а не цыпленка выпущу…» Прервала игру. Галина Михайловна из зала махнула на меня рукой. Я посидела минуту, потрогала ногой педаль рояля, поправила фартук и… «ОН проклюнулся из своей скорлупы, как листочек их почки, и тут же стал клеваться, разбойник…»

За пьесу мне поставили пятерку. Я бежала домой, радуясь не только хорошей оценке: разве можно втиснуть в рамку пятибалльной системы мою новую дружбу, ведь с сегодняшнего дня ОН стал моим верным другом. Дождик!

— Света, иди домой, а то простудишься! — ну вот, мою соседку позвали из окна третьего этажа, а мы только было собрались покататься на велосипедах. Но внезапно хлынул дождь. Как ОН вырос! Превратился в голубокрылого подростка.

Света пожала плечами и повела своего «Орленка» в подъезд. ОН наверное специально здорово барабанил в окна, чтобы мою подружку поскорее кликнули домой: ревнует… От своей удачной хитрости ОН в восторге. Долго терпел, но не выдержал и прыснул со смеху так, что вмиг я промокла до нитки. Ах ты, баловник! Я сажусь на «Пегаса» и мчусь, кажется, сильнее ветра, но куда от НЕГО убежишь, разве что в дом. Его голубое крыло всегда впереди…

Дома меня отжимали, отпаивали чаем, но я вовсе не простудилась. И потом, лежа в постели, долго-долго думала о кудрявом мальчике, у которого на заднем колесе его велика была приличная восьмерка. Ты, Голубое Крыло, сегодня познакомил меня с ним, и мы втроем до вечера гоняли по опустевшим улицам… Дождь!

 

«Дождь! Звонкой пеленой наполнил воздух майский дождь. Гром! Прогремел по крышам, распугал прохожих гром…» — раздается из динамика песня. Я уже бегаю на танцы. Танцплощадка у нас в парке, на самом берегу реки Шелексы. А на другом берегу по вечерам светится одним большим окном деревня. Такое ощущение, что с танцплощадки и с деревни стекают два ручья света в речку. Обалденное сияние! А если еще дождь пойдет, то кажется, что над рекой висит серебряная фата. Но сегодня Шелексе не до «свадьбы». Вместо моего Голубка грянул такой тропический ливень, что почти не видно Светиного лица. ОН стал могучей синей птицей. Ну и лети!

Вьется вокруг меня, не отпускает. Народ прячется под зонты, но продолжает танцевать. А ОН, точно любовник молодой, нет-нет да и поцелует то в щечку, то в ладонь. Ты уж извини, птаха, что почти не обращаю на тебя внимания, а все смотрю на высокого парня под серым зонтом. Помнишь нашу велосипедную рапсодию? Ты меня сам тогда с ним познакомил. А тот даже не взглянет, гордый, глазища как у тебя — небесные… Всё как в замедленном действии. Нечеткие лица, силуэты; краски — размытая акварель. Ко мне подходит мама, набрасывает на плечи плащ и уводит домой.

 

Болела я не долго, но мучилась — на дворе лето. ОН два раза проведывал: прилипал к окну, веселил, выплясывал какие-то немыслимые танцы, ловил для меня бабочек. Я болела и не слушала ЕГО.

 

Сегодня утром я проснулась и поняла, что лето залетело в мой дом последней бабочкой, наверное, уже на долгий ночлег. Мухи предательски собирались по углам квартиры. Осень? «Осень», — хрипло прокричал через трубу мой…бывший друг. Теперь у НЕГО крылья были серыми, как дырявая холстина. Я открыла окно. Прости, мой маленький цыпленок!

ОН услышал и закашлялся до слез. ЕМУ уже все труднее бороться с холодом, зима забивается снегом под его крылья, старается залепить ему глаза… Слушай! У тебя опять голубые крылья! Я протягиваю руки, но это поблескивает иней…

Господи, что за вздор. Ну конечно крыльев никаких не было: ни серых, ни голубых, никаких. И дождя уже с неделю быть не должно, так как зима (на Севере она у нас всегда ранняя, с конца октября уже начинается). Между прочим, недурно играю «Осеннюю песнь» П. И. Чайковского. Осень у меня сухая, солнечная и пронзительная. Потому и пронзительная, что прощальная — впереди долгие снега…

 

Ну и холодище в дом нанес! Захлопываю окно. Света приходит за солью. У них в доме предзимняя кампания по засолке капусты. Я торопливо наполняю банку, соль просыпается на пол…снежинками.

 

Последним ЕГО приветом была слезинка на моей щеке… Наверное, это от ветра…

 

1988
Рассказ для зачета на кафедре стилистики,
3 курс, 2 группа