Где б ни жил человек,
Как ни строил бы кров,
Иль на день, иль на век —
Всё покроет любовь.

Где б наш дух не витал,
Вольный дух без оков —
Невесомая там
Всё покроет любовь.

Пусть пророки рекут
Предсказанья из снов.
Всемогущая тут
Всё покроет любовь.

Потечёт время вспять,
Слыша прошлого зов.
Всё сумеет связать,
Всё покроет любовь.

Твердь уйдёт из-под ног,
Смысл исчезнет из слов.
В темноте, без дорог
Всё покроет любовь.

Бой курантов-часов,
Жар прибавит в крови.
Всё исполнит любовь.
Помогайте любви!

2014

Всякий раз поражаюсь в проходке —
Всякий раз под ногами огонь!
Осень милая, ты ль не находка? —
С новой краской меня познакомь.

И какие хлеба неземные
Здесь пекутся в горячей листве!
В этих ворохах жара резные
Звёзды мигов восходят навек…

В них ступать необычно нарядно.
Упоительно так — утопать!
И шуршат шершуны безоглядно,
Шебутно — только их не видать.

Иль покажутся чуточку всё же,
Вдохновенно взметая тепло
Восхищенья в улыбках прохожих.
Красотой все пути замело!

2015

Сорока на березе.
Ворона на сосне.
Корова в коматозе.
Воробушек во сне.

Воробушек, не спи же
Под киноленты треск,
А то корова слижет
Или ворона съест.

Бессмысленная жвачка,
Бездумное враньё,
Восторженная спячка —
Желание твое?

Неужто смысл всей песни —
Стать кормом бытия?
Неужто бег на месте —
Натура воробья?

И атавизмом крылья
Обвисли за спиной,
И внутреннею пылью
Напичкан твой покой.

А жизни трепыханье —
Лишь судорога лжи…
Сбеги, умри в изгнаньи,
Но только не лежи.

Ведь вся твоя ученость —
Как поудобней спать;
Спасенье и прощенность —
Как подуховней жрать.

Из песни слов не выбьешь,
На то она и песнь —
Чтоб сбить приличий кипиш
И интеллекта спесь.

Когда сорвешь все маски
С духовности своей,
Последнюю отмазку
Нальет зеленый змей —

Что страшно потерять всё
И стать ничем, никем,
Сгребая грязь за грязью,
Раскапывая тлен.

Но рано или поздно
Закончится дерьмо
Всей жизни коматозной,
Иллюзии ярмо.

Ты двинешься с вселенной
Единым шагом — весь
В работе вдохновенной,
По-новому, мгновенно
Узнав, что делать здесь.

2015

Пойдем, дружок, туда, где нас не ждут.
Они еще не знают, как мы кстати.
Надень парадно-выходное платье —
А вдруг на бал иль свадьбу позовут.

Ты многого в дорогу не бери,
Одно лишь упование на Бога.
Идти с Ним завсегда нам по дороге,
И будь что будет… Будет пыл зари,

Туман сомнений и провала тушь,
Когда платить за кров уж станет нечем.
Восторг дождя и ливень первой встречи,
Последней — замороженная сушь.

И все-таки задумчивость твоя,
Заботливая близорукость жеста
Нужнее там, где не хватает места
Таким как ты романтикам, как я.

Ведь мы ничем с тобой не обросли:
Ни опытом, ни подвигом, ни мненьем.
И это наше лучшее уменье —
Всегда быть под рукою у любви.

Не знать, не предугадывать, не ждать —
А действовать по чистому доверью.
И даже замурованные двери
Откроются, коль явных не видать.

Пойдем, чтоб не закиснуть в решете
С пустого да в порожнее по кругу.
Нам помогать положено друг другу
На всем пути, хотя бы даже тем,

Что никогда и не были мы врозь
От самого зачатья и рожденья.
И я не дух, не призрак, не виденье.
Я — ты, забыл? Я тут, я твой христос.

2015

Г. Б.

Всегда обновлены, всегда текут,
Подтачивая гниль окаменевших.
Пока хлебы по булочным пекут,
Они питают досыта не евших,

Не зараженных страхом и стыдом,
Не сквашенных на промысле подмены…
Поэты только каторжным трудом
Вытравливают эту ложь из вены.

В теснейших коммуналках нечистот
Выскабливают стилосом и щеткой
Все то, чем болен пьяненький народ,
И вместе с ним корячатся под плеткой.

Не доедают… мертвенной еды.
Не допивают… пойла наркоманов…
Нева не знает всей своей воды.
Зато это доступно для каналов.

Поэты видят… даже без очков.
Без вставленных зубов десной весенней
Вкушают слог канальных облачков,
Высокий слог сквозного вознесенья.

Не гордецы они, не чудаки,
Не мученики и не маргиналы.
Хлебы живые, души-окуньки
Новозаветных питерских каналов.

2014

Моей сестричке О. С.

У тебя душа живая,
Чистая и смелая.
У него она кривая,
Сонно-омертвелая.

Ты вся светишься, играя
Солнца переливами…
Он, ленивый, день марает
Стонами сварливыми.

Твой задор красив и редок.
Ты сама красавица!
Всё ему ни так, ни эдак —
Ничего не нравится.

И зачем такой он нужен?
Ни к селу, ни к городу…
Уходи скакать по лужам,
Уходи от борова.

Уходи к мечтам из детства,
Прочь беги от нытика.
Где-то в мире по соседству
Нету ссор, политики.

Там живет хороший парень,
Верный и внимательный.
Уходи от кислой хари,
Труса и предателя.

Чтобы встретиться с хорошим,
Любящим соседушкой,
Надо не бояться дрожи
Одинокой девушки.

Надо научиться мыслить,
Жить самостоятельно:
Не просить и не зависеть
Даже от приятелей;

Научиться быть счастливой
Во стыде, в изгнании.
И отыщется твой милый,
Тотчас вы узнаете

Лишь по первым беглым взглядам,
Для других непознанным,
Что вы те, каких вам надо —
Друг для друга созданы.

Уходи же без расспросов
От него, холодного.
От тебя давно ведь бросил,
Не по благородному.

Пусть другую не обманет
Тихую хозяюшку.
Может, с нею он воспрянет,
Оживет, лентяюшка?..

Киев, ноябрь – декабрь 2014 г.

Моей сестричке О. С.

Ничего, заюшка,
Потерпи, милая.
Села жизнь с краешку
С новыми силами.

С краешку горюшка
Не постоянного —
Стаиват к донышку
Зло окаянное…

Грязно-сугробное,
Стыдно-предательско…
Ты ж моя гордая
Реченька савинска!

Ты ж моя чистая
Девонька звонкая.
Слёзонька быстрая
В ночку долгонькую.

Мало ли страшного,
Мало ли свинского
Смыла бесстрашно
Душа материнская,

Уравновесив
На грудях измученных?
Ты ж моя песнь —
Колыбельная, лучшая.

Верь, моя вёсенка,
Горе безбожное
Скоро износится
Вместе с сапожками.

Не от тебя это,
Не от доверчивой,
А от себя же
Ушел бессердечный он.

И не познал тебя
Сильную, новую.
Не потерял
Беспросветную голову.

Пусть ему душу
Другая застеливат.
Только не слушай
ГовОрю бездельную.

Дальше беги
Речкой Емцей широкою
И береги
Своей сердце глубокое.

Ближе держись,
Ближе к сыну и солнышку…
Выпала жизнь
Возле самого горюшка.

Да растопила
Его, беспощадного,
Женская сила
Добра безоглядного.

Киев, ноябрь – декабрь 2014 г.

Ирине Викторовне Филимоновой

В ажурной зыбкой ночи кружев
Она и страстна, и нежна.
Ей, кроме нас, никто не нужен,
И нам, как свет, она нужна.

Она работает подолгу,
Но мало знает кто о том.
Раздумья мудрые по дому
Хранят, как слуги, ее дом.

Всех рукоделий мастерица,
Что ни навяжет — раздает.
Скромна как травка медуница,
Но дарит самый лучший мед.

И загородный сад нескучен,
Неистовствуют цветники —
Всё это дело ее ручек,
Пи-а-ни-сти-че-ской руки!

Ее уроки по искусству —
Балы! Поэмы наизусть!
А мы — воспитанники чувства,
Ученики высоких чувств.

Водитель, нянька и грибница…
Ее талантам нет конца.
Какие искренние лица
Друзей вокруг ее лица

На фотографиях в альбомах,
В картинах маслом и пером.
Ее я знаю! Мы знакомы!
Как с детства мир и хлеб знаком.

-------------------------------------------

Стихотворенье-то с секретом —
В последних каждых двух строках.
А кто же лорд? Да счастье, лето
И палочки волшебной взмах!

2013

Ухожу в стихи от еды,
Праздномыслия и вещизма.
Только ручка-колени-листы
И религия минимализма.

Там, в стихах — всё есть, всё дано
И действительно то, что нужно.
Через титры немого кино
Оно входит в жизнь так послушно.

И найдутся сами пути,
По которым строятся будни.
Мимо важного тут не пройти,
Коль ты в мыслях и образах трудник.

И не жнешь — а всюду твое
Тебя ждет, подготовлено кем-то.
Не в обузу ни быт, ни жилье.
Восхищает случайность момента —

Из таких вот легких минут,
Неожиданных и удачных
Состоит наше время тут.
Божий промысл, мыслительный труд!
А пить-есть уж потом, не иначе.

2013

Дома, помытые дождем.
Кирпичики эпох и судеб.
Стоят облупленно по груди.
А крыши — тонут в голубом!

От цоколей до верхотур
Взбираюсь бережно глазами
С покатых кровельных мозаик
Вобрать мозаику культур.

Ведь то, что крышам отражать
Дано под небом бесконечным,
Мы так и не узнаем, вечно
Под ними варваром беспечным
Живя, с привычкой разрушать.

2013

Не спится в дождь,
Он мысли промывает.
И суетность растаяла как соль.
Засохшая душа, едва живая,
Воспрянула от влаги, но не знает,
Что в засуху-то… вырастила боль.

И как не повернешься — неуютно:
Мешает брюхо скученных обид.
Течет, течет — и призрачно, и мутно.
Из зеркала вопит ежеминутно.
От дикости, не сырости, знобит.

От жадности не протолкнешься в доме —
Трещат шкафы и ломятся столы.
А нужно-то, пожалуй, только томик
Цветаевой. Да чистоту в углы.

2013

Осень. Не Пушкин. А Мышкин.
Поздняя осень. Вагон.
Из-за границы. Уж слишком,
Слишком восторженный он.

Питер как старый знакомый,
Только не помнит и сам,
Где эти видел в полдома
Окна-колодцы-глаза?

Тихая сухость во фразах.
Бедный мой Мышкин пропал:
Если полюбят — не сразу,
А уж сразят — наповал.

Нищая гордость в квартирах.
Царская скромность в быту.
Лев Николаевич, ты их
Радуй, коль невмоготу

Вынести всех их страданий.
Сам-то, давно ли здоров?
Хоть ты им родственник дальний —
Ближе друзей и врагов.

Питерец шалый. Надежда.
Света и горстки тепла!
Осень застрявшая — между
Тонких лопаток вросла.

2013

Сергею Хорошему
(Ущиповскому)

Предвестник лета — Май Хороший,
Весны настоянный стоцвет.
Что в жизни может быть дороже
Таких прологов и побед!

Качнет кудрявой головою
Цветущий мир, мудрец эпох.
Что боль? Когда перед тобою
Столистый и стоптицый бог.

Встречает загородным чудом,
В Адмиралтейство вденув нить,
Искристый смех морского Будды.
Что перемена мест иль судеб,
Иль вер?
Когда тут жить и жить!

2013

Дорогой Елене Васильевне Якуниной

Как я люблю концерты в гуще сада!
О, там усадьба чудный зал таит!
Когда певица завершит руладу,
С деревьев птицы допоют… И длит,
И длит очарование фагота
Дыханье музыканта…
Флейты плен
Окутывает будто позолотой
Пыльцы
цветущий заново рефрен…
Здесь всё звучит!
Всё дышит!
Всё играет…
И тон, и воздух — чисты и легки…
И фортепьяно души раскрывает…
И у любви объятия крепки…
И музыка весь мир благословляет!

Ворзель, 22 июня 2013 г.

Повременим… Пока столь ярки звёзды
В предпраздничной чернильной тишине
Живого неба…
Никогда не поздно
Задуматься на миг тебе и мне:
Как жить любя?
Куда в мечтах стремиться?
Душа замрёт в предчувствии щедрот,
Что уготованы для всех, кому не спится
В счастливый, самый лучший, Новый год!

2013

Насте Комликовой

Белый двор. Метет перед глазами.
Белых троп продавлены бинты.
Целый мир остался за снегами,
Ну а тут — забытый всеми ты.

Хорошо вот так в снегах забыться,
Только в небе и вольно гулять —
Чтобы вспоминать родные лица
И следов их чистых не топтать.

Белый свет совсем не одинокий,
Белый двор окном не обрамлен,
Если снег и мягкий, и глубокий —
Если ты и нежен, и влюблен.

Нежность — божья несоизмеримость,
Белый пух, летящий вникуда.
А окошко чье-то — озарилось,
В старом русле — потекла вода.

Белый двор. Бинты перед глазами —
Белых трапов руки корабля.
Целый мир остался за снегами.
Целый мир родился у тебя.

2013

Сырая, скользкая весна
Как рыбка в банке.
И золотая лишь одна
Ее изнанка.

Сырая, скользкая лыжня.
Бегу в начале.
Тебе улыбка не нужна —
Я «выключаю».

Сырая, скользкая скала,
Стена для духа.
Не спрашиваешь, как дела.
Ни сна, ни слуха.

Сырая, скользкая… Смотри —
Нас затопило.
Я улыбаюсь изнутри
С не меньшим пылом.

Сырая, скользкая… Упасть,
Не видно следа.
Я не смотрю — и слабнет власть
Тоски и бреда.

Сырая, скользкая…Сломать
Нытья привычку.
Учусь в руинах отдыхать,
Мечтой не пичкать.

Сырая, скользкая… Она
Не одинока —
Во мне зачатая весна,
Мой свет глубокий.

2013

Ешь немного, не больше двух
(Что в ладонях поместится),
Яблок двух, был бы яблочный дух —
В них от спелости светится.

Ни к чему объедаться за раз
Пищи большим количеством.
Пусть рождаются звёзды из глаз,
Из волос электричество.

Человек может жить без забот,
Отдаваясь мышлению.
Проводник наивысших частот,
Он господне творение.

Изначальный свой образ вернешь,
И здоровье повысится,
Если радоваться, что живешь,
И питаться — как дышится.

2012

Одуваны в росе! Одуванища!
Всякой малой козявке пристанище.
Всякой ласковой, лёгкой и радостной —
Снежки ваты наверченной, сладостной…
Только лёгкие в них не провалятся.
Только ласковым правда понравится —
Неприкрыто-прозрачная… круглая…
Только радостным — тяжесть нетрудная
День-деньской копошиться, работая,
Покрывая всю землю заботою.
По плечу только малым великое —
Бесконечное, но не безликое.
Всю себя для любви отдавая,
Мошка-крошка где хочет летает.

2012

Всё говорит о том, что всё не так,
Как я хочу и в мыслях представляю,
Что достиженья все мои — пустяк.
Но я пишу свое, живу как знаю.

Опять в мечту нырнула с головой.
Брат осудил, родители ругают.
Тружусь, тружусь как на передовой —
По-своему живу, пишу как знаю.

Теперь-то уж не отступлюсь, слова
Доброжелателей заткну куда подальше.
Заботятся друзья: «Еще жива?» —
С едва заметной поволокой фальши.

Я не умею лжи их потакать —
Они хотят страдать и опьяняться,
А я — по-настоящему летать;
Взялась, за что и боги не решатся.

Боюсь, и ты не веришь, и устал.
Но я не устаю и ободряю:
Ныряй в свою мечту, одну из ста;
Пиши своё, живи, не умирая.

Ведь неудачи вышли за гроши,
Искусственных же не люблю брильянтов.
Пишу — а не считаю барыши,
Живу — не ожидая результатов.

Ах если б не выныривали мы
Из душ своих, мечты б не предавали,
То жили бы, как боги жить должны,
И рыбами вверх брюхом не всплывали.

Пусть всё не так, а только смех да грех.
Пусть всё свидетельствует о провале.
Я знаю жизнь, как лучшую из всех.
Пишу, ведь всё здесь Словом создавали.

2013

Ведь был уже Афганистан,
Как и Чечня была.
На очереди Казахстан?
Московия, как ты могла?
Да ты с ума сошла!

Не смей захватывать наш край,
Наш украинский дом.
Не стравливай, не жги, не хай
Людей, живущих в нем.
Ты пораскинь умом:

Уж столько ряженых твоих
Успело наследить.
Они ж вернутся. Бойся их —
Им все равно, кому вредить,
Кого взрывать и бить.

Тебе же не нужны поля,
Леса наши, сады.
Своя-то вспахана земля?
В свою-то сеешь ты?
Крапива да кресты…

Одумайся, вернись домой,
Ведь дома ждут дела.
Простым же людям дай покой.
Ты их втянула в сети зла,
До истерии довела,

Как в приступе твердят одно,
Что Украины нет.
Глаза им застит теледно,
Закрыло белый свет,
И личной жизни нет.

Послушайте, в последний раз!
Сейчас иль никогда:
Не завоёвывайте нас,
Вы ж россы, не орда.
Да минет вас беда

Считать погибших и больных
И хоронить детей.
Не дай вам Бог такой войны!
И — не смотрите новостей:
Поможете скорей

Покончить с ужасом шальным,
Что всех уже достал…
Услышьте мертвых и живых!
Не прячьтесь за Христа —
Обманна и пуста

Молитва ревностных рабов…
Христос — в свободе весь.
Закончен срок земных богов.
Недолговечен, болен вепс,
Агонизирующий бес.

2014

Змей не яблоком Еву соблазнил,
А яйцом…
Так что в начале было яйцо.
А потом курица —
Адам ее убил
И съел,
И еще захотел,
Ведь кровь призывает кровь,
А отравленная плоть
Требует убитую,
Разлагающуюся плоть.
Затем Адам надругался
Над душой сына, Авеля,
Заставляя его пасти
Для убоя ягнят.
Авель пас, косвенно убивая их.
А брат его, Каин,
Напрямую убил Авеля.
Чем спас его
От мучительного фарса,
Но сам попался
В более страшные лапы.
Лапы вечного проклятия,
Порочного круга
Отнимать жизнь ради жизни —
Сомнительной, полной лишений,
Болезней и страданий…
А в начале всего-то было
Яйцо…
Эх, если б было яблоко!

2014

Звучите, вешние ручьи
Моей души не убелённой.
Не сходны с мнением ничьим,
Звучите песней затаённой.

Вы освежаете поток
Мышления — до основанья.
Ваш чистый, лёгкий говорок
В молчащей правде узнаваем.

Смягченья закапелит мёд.
Замироточит рана слова.
Невежду убеждать ли снова,
Что труд без откровений мёртв?

Довольно… Новые ручьи
Во мне нахлынули как силы.
Звучи же страстью возносимой.
Сама отныне зазвучи.

И жизнью неба заживи,
Как прежде, как всегда умела —
Не будет доброте предела.
И обожай всем знаньем дела.
И всей любовью божестви.

2014

В странном поезде жизни,
где все куда-нибудь едут,
но как-то явно, всё больше
на месте, а то и по кругу,
есть два прицепа для хлама
(точнее — вагон и тележка),
но они почему-то пустые,
ведь мы не хотим расставаться
с нашими убежденьями,
хотя, если честно, то им
самое место на свалке.
Так вот, в странном поезде жизни
я одна еду классом «для хлама»:
первый прицеп — для меня
не думающей, не хотящей,
а только сбежавшей от лжи
тех, кто считает, что движется,
тех, у кого есть билеты
и даже в элитных вагонах.
Второй же прицеп — для моих
собственных лжи и иллюзий.
Туда я пока не ходила.
Представляю, какая там темень!
Как душно! Какая вонища!
И от страхов не протолкнуться,
и не́ продохнуть от привычек…
Так вот, почему-то ко мне
в прицеп пустой, без сидений,
переходят люди с вагонов
и хотят здесь со мною остаться.
Я их искренне заверяю,
что тут неуютно и дико,
и пусто, и сесть даже негде.
Ведь это обычный мусорник,
не жилое и низкое место.
А если получше вглядеться —
у него две стены всего лишь
и даже почти нету крыши
(одна стена, чтобы биться,
о да, головою об стенку;
другая — чтоб было куда
лезть — люди ж лезут на стенки!).
Приходящие чуть постоят,
постоят в пустоте запоздалой.
Так опаздывают на поезд…
Но для мусора нет опозданий!
Постоят, все мои постояльцы,
и уходят, разо́чаровавшись…
Так друзья становятся бывшими,
жены-мужья — разведенными,
отцы и дети — чужими,
служащие — уволенными…
Я только чуть-чуть удивляюсь:
на что же они рассчитывали
в этом жалком, бездельном прицепе,
который в любую секунду
может быть просто отцеплен
от странного поезда жизни,
хоть поезд считается всеми
нормальным и даже успешным?
У меня пока нет своих рельсов,
а только вагон и тележка —
пустырь с берегами из хлама,
с рекой обмелевшей, вдоль горла.
Зато я умею ценить
внезапные виды природы —
в клочках пригоревшей травы,
с разводами жижи на камне
и в стоптанных рытвинах тропок.
Я давно уже всё выбрасываю,
кроме линялых футболок
(они просто ближе к телу!)
и ношеных джинсов и туфель.
Я давно уже не покупаю
новых вещей и книг тоже.
Я давно не ем в ресторанах
(сказать к смеху, и не начинала!),
а для кого-то — не ем вообще.
Не сижу по столовкам, киношкам.
Я плохой собеседник, соратник,
позорная дочь и супруга
(но это меня не печалит),
я даже не мать и не бабка,
хоть по возрасту ими могу быть.
Я никто и никем не являюсь.
Если я вдруг явлюсь к вам во сне —
то внимания не обращайте,
я вас только введу в заблужденье.
Я от веры навеки отстала,
для науки глупа безвозвратно…
Я забыла слова, их значенье,
я давно не пишу, не пытаюсь.
Я на свалке и я убираю —
Мою, чищу, гребусь и мету.
По-хорошему, я не живу,
Ведь не жду ничего, а случаюсь…
Но я знаю, что что-то да есть,
И умею одною улыбкой
Отключить всё безумие мира,
что за глотку себя же хватает,
и протечь без течений сквозь призму
расступившихся граней веселья!

Киев, 19.04.2015 г.

Горб шаблонов всучили ребенку.
Неподъемный ранец за спиной.
Вымыли от лета втихомолку,
Бедного подстригли под гребенку.
Всё, иди дерзай и будь герой.

А цена? И он на раннем сроке
Может упираться и грубить,
Обмочиться прямо на уроке,
Зарыдать, товарищей побить.

И кричать, кричать, не понимая,
Что его так душит и гнетет.
Ранцами не спины, мир ломают,
Мир, в котором счастье и живет.

2013

Эх, яблочко,
Куда ты котишься?
Попадешь на зуб —
Не воротишься.

Эх, яблочко,
Да не червивое.
Коренные мы —
Незлобливые.

Это пришлые,
Сиречь захватчики,
Оголтелые
Наши братчики.

Оголтелые
И не домашние,
Сиротливые,
Бедолашные.

Им бы выпить всё
И передраться бы,
Чтоб земля была
Резервацией.

Чтобы дань сбирать,
Ничё не делая.
Морда красная,
Рубаха белая.

Эх, яблочко,
Да на тарелочке.
Что нас ждет в пальбе,
В перестрелочке?

Эх, яблочко,
Крутнись, ретивое.
Покажи, как есть,
Весть не лживую.

Чутку истинну,
Не лизоблюдную.
Все как сбрендили
В ночку трудную.

В ночку страшную
И невозвратную.
Слово брошено
В гниль превратную.

Эх, яблочко,
Да не печёное.
Жирин-птах кричит
По-учёному.

По-кручёному,
Морализаторски,
Тешит слух орлов
Императорских.

Мы-то местные,
А цэ — нэ бачылы.
Бабаюн речист,
Одураченный.

Одурманенный
Хорьком-пролазою.
Интельгенцию
Зовсим сглазили.

Эх, яблочко,
Да украинское!
Недоспелое,
Недокрымское…

Враз зарезали,
В беде — изменушка.
И жена ушла
Вместе с девушкой.

Две красавицы,
Да не соперницы.
Русь-Поэзия.
Песня-Лествица.

Всё уж сказано,
ПереговОрено,
Незлобливыми
Ввек отмолено.

Всё б на блюдечке
Та щэ й с каёмочкой!
Только яблочко
На помоечке.

А земля кругла
Да не сговорчива.
Пеникс-гусь гуглит
Неразборчиво.

Эх, яблочко,
Да с голубикою.
Дружба вышла вся,
Стала дикою,

Псиной вшивою,
Враждой приблудною.
Где ты, яблочко
Неподкупное?

Зажирели хай
Сплетни-селезни.
Та чы мы дурни́?
Зовсим тэлэпни?

Коренные мы —
Корчеватые,
Хай и яблочки
Кривоватые,

Но горшки свои,
С глины блюдечки,
Деревянные —
Флейты-дудочки.

Запоем еще
С новой силою.
Эх ты, яблочко
Непугливое.

Мы ж тутэшние,
С деда-прадеда.
Соловейкам Русь
Богом дадена.

Приходите к нам
С миром-правдою.
Почастуем вас
И порадуем!

Эх, яблочко,
Да с серединою!
Жизнь всегда была
Украиною,

Уникальною,
Крамом-кружевом.
Эх ты, яблочко
Безоружное!

Эх, яблочко,
Да молодильное.
Мы не воины —
Люды вильные.

Эх, яблочко,
Другого нетути.
Что ж мы изверги?
Что ж мы нелюди?

Эх, яблочко,
Да бесконечное…
Наша силушка,
Жаль сердечная…

Жизнь сама по себе интересна.
Жить занятнее, чем угождать
Издателю – лезть по стене отвесной,
Проходя остановки – за штампом штамп.

Гораздо ценнее просто видеть,
Слушать, нюхать и ощущать.
Писать рок-оперы, а не в твиттер,
До облика нежного отощав.

Не сеять разумное, доброе вечное,
А быть им самим, как просто дышать.
Летит днем и ночью, утром и вечером
Мой домовой одинокий шаттл.

Отпустить вожжи, быка и собаку:
На волю радость, на волю чутье!
И пусть как всегда попаду в передрягу,
И пусть недовольная мать прибьет.

Лучше свободы бывает лишь песня.
Лучшая мама – это дитя.
Жизнь сама по себе интересна.
Без театра теней, воровства и нытья.

2015

 

Так хочется двумя-тремя словами
Пролить соединение меж нами,
Чтоб были мы все вместе, не отдельно,
Чтоб жизнь текла как песня – акапелльно.
Чтоб каждый слышал каждого как слово
Единственно лишь важное, как словно
Бы видел все причины проявлений,
И следствия взаимодополнений.
Чтоб каждый делал каждому как лучше,
Ведь ничего важнее нет созвучья –
Перетеканья нежности друг в друга,
В свободном братстве, равенстве упругом.
В захлебываньи добротой навстречу,
В распахнутом доверии беспечном,
В зашкаливаньи жизненной отдачи.
Кто отдал жизнь за всех,
Тот свыше за́чат,
Он вновь приходит в мир, соединяя
Через себя, собою заменяя
Гемоглобин пульсированья духа,
По памяти живя, идя по слуху.

«Ау» сердец забьется не инертно –
Ответом радость застучит бессмертно.

2015

И даже цветы уж не могут молчать
И людям поют, не умея кричать:

«Вы дети, вы агнцы, вы боги!
И солнечны ваши дороги!
Вы только поверьте,
Всем сердцем приняв –
И этим всё зло от себя отогнав.
Не будет ни дня сожалений,
Усталости, боли, сомнений.
По-новому жизнь потечет, не таясь,
И святость поселится в вас.
Вы сможете больше понять и прожить,
И сделать так много, сильней полюбить.
Вы сразу же преобразитесь.
Любовью в поступках молитесь!
Вам столько откроется тайн и глубин.
Господь вам отец, а не злой господин –
Он любящий до умиранья,
Добрейший – до всеотдаванья.
Вы – образ-подобие девства Его,
Всей благости Бога всего.
И ваша чиста первородность.
Забудьте про страх и греховность!
Никто не заткнет наши нежные рты –
Нет цензоров у красоты.
Никто не посмеет изгнать нас с Земли –
Мы были людьми
И все муки прошли.
Взываем к вам,
В каждом живом стебельке
И в срезанном,
Даже в посмертном венке:
Не слушайте тех, кто пугает –
Кто адом и богом стращает.
Они не в себе, а в тисках сатаны, –
Истерзаны, слепы, больны.
Они ведь на самом-то деле не знают
Создателя, всё потому искажают,
Ведь веруют в бога пророков –
Карающего так жестоко.
Боятся его, о грехах своих плачут,
А жить ведь могли бы иначе:
Не злому божку чёрно, рабски служить
И не извращенную Библию чтить,
Не тупо держаться свечных ритуалов,
А Бога понять в самом малом:
Что Он – Бог любви, а не догм и законов;
Любви к человечеству, а не к иконам;
Живой постоянной отдачи себя
И в каждом мгновеньи – светясь и любя.
Лишь в этом служенье, земная игра –
Стать обликом Бога –
Салютом добра!»

2015

Леночке Колтуклу

 

Ангел стеклярусный с сердцем янтарным,
С трещинкой в полой груди…
Я замотала
Шарфиком алым
Рану твою впереди.

Ты же поломки своей не заметил,
Сердце в руках протянув.
Как ты наивен,
Что даже светел, –
Что и хотел стеклодув:

Чтоб сквозь такие вот милые мелочи
Свет преломлялся с лихвой.
Но уж, конечно,
Ты не копеечный,
Раз для меня ты живой.

И я всё думаю, что же случилось
С нами, большими детьми,
Если без денег
Мы разучились
Ярко расцвечивать дни.

Дух наш болезненный падает в ночи
Зло и устало – как зверь…
Я обещаю,
Очень и очень
Буду стараться теперь

Не набивать свою жизнь сожаленьями,
Место оставив лучам.
Как бесконечна
Сила мгновения.
Как же зима горяча!
                                          
24/XII – 2014 г.


Величье северной глуши
Проглянет в слове на морозе.
Хоть спорь, хоть плачь, а хоть пляши –
Всё с интонацией вопроса,

Всё уточняющей: «Нет ли?»
Единственная сохранилась
В говОре северной земли…
Она одна и пригодилась:

Столь быстро, кратко говорить
Перед природою кромешной
Понудило в слова вместить
Вопрос-ответ – приют надежды,

Что всё вот так, да и не так.
А как должно быть, без изъяна.
Принц Гандвиг наш-то не простак.
А дух Отца – дух океана –

У сельских мудрых дурачков,
Не пьющих, как это не странно,
Толкующих сей мир бочком,
В сторонке от больших экранов.

Величие-то в простоте,
Которое не всякий нажил.
А мат – хожденье по нужде,
Да только ртом – чего уж гаже, –

Окостенение ума
И следом – озверенье сердца.
Из ругани хлобыщет тьма…
А от нее итак не деться:

Полярна вон, как грязь жирна,
Одно спасенье – в долгом снеге.
Набелят жонки полотна,
В Двине полощут да в Онеге.

Глядишь, молочные пойдут
До морюшка тугие воды.
Поморы затемно встают
Перед живой стеной Природы,

Как на молитву – сам на сам…
Дыханье океана веет…
И так – весь день у них как храм.
И так всю жизнь – молчат и верят.

2014

Если мы уж так сострадаем, так и поступать должны бы в размере нашего сострадания, а не в размере десяти целковых пожертвования. Мне скажут, что ведь нельзя же отдать всё. Я с этим согласен, хотя и не знаю почему. Почему же бы и не всё?

Ф.М. Достоевский «Дневник писателя. Книга 2»


Не знаем совершенной доброты.
Не видим связей общих благоденствий.
Всё отдали б, да страшно нищеты.
Боимся впасть в восторженное детство,

Когда всё видишь сызнова, свежо,
Воспринимаешь жизни дар на веру.
Иной добряк для нас почти смешон.
Но для любви не годны полумеры.

Вот так всю жизнь прокиснуть в мелочах?
В бессмысленнейшем хламе утопая?
Скупы и бережливы. На плечах
Не головы – расчетная кривая.

Нет, я такого счастья не хочу –
Погрязнуть в накопительстве и страхе.
Я спрятала за пазухой пичуг:
И мне, и им – тепло в моей рубахе.

Деньгами от людей не отмахнусь.
Еда, одежда – это ведь нужнее.
Тепло и свет, очаг и кров  и плюс
Внимательность… И дело-то не в ней ли?

В деньгах же, легких, быстрых, – лишь соблазн.
Мы ими откупаемся от нищих.
Двойной соблазн: и нам, и им; и казнь
Пичугам доброты на пепелищах.

2014

Дворовый. Гладкошерстный. Глаз с подпалом.
Умно́ молчит. Глаголет долгий взгляд.
Ничейный. Дачный. Охраняет даром.
Не за объедки. Просто любит. Просто рад

Служить всем естеством своим собачьим.
К реке пришли. Встревожился барбос,
Что я купаюсь при плюс трех, и не иначе
Застыл на морде человеческий вопрос:

«Зачем же в холод-то…» Не бойся, милый псище.
Всё-все, уже оделась. Ну, пойдем?
Мой добрый, вислоухий дачный нищий!
Поскачем, подурачимся вдвоем.

Купить тебе сардельку в магазине?
Ее ты, отвернувшись, пожевал,
Как будто бы стесняясь. Эх, разиня!
Второй кусок-то – котофей сожрал.

Сегодня лишь мы встретились с тобою,
А ты под руку голову подвел –
Широкую, сиротскую… И с болью,
И путаясь в ногах, за мной побрел.

Мы только познакомились и тОтчас
Меня ты почему-то полюбил.
И стонешь, провожая на автобус,
К ноге прижавшись из последних сил.

2014

Не действуете, старые молитвы,
Препятствуете Господу во мне,
Свинцом самоспасения налиты,
Ваш ложный крест – ступенька к сатане.

Умолкните, несчастные невежды,
Опомнитесь! Спасение – в труде.
Я не могу молиться так, как прежде.
Не те слова и образы не те.

Не тот Христос у вас, не те заветы.
О где невинность? Не было ее.
Вы сильных мира приняли – пригреты
Посулами, деньгами их, жильем.

Ни разу против власти не восстали.
Где справедливость? Нищий так же нищ.
Христу не нужно, чтобы вы играли
В закон и в ритуал свечных кострищ.

Анафемы толстым провозгласили,
Но не рокфеллерам – посредникам войны.
Светильники святых ВЫ загасили
Ворованными ризами мошны.

За таинства любви берете плату.
Любви бесплатной! Радуется змей.
ВЫ! Только вы одни и виноваты
В падении обманутых детей.

ГДЕ крестный ход ваш против олигархов?
Зачем же лавки в храме? Вздор свечной!
Столетье за столетьем крах за крахом
Религий и держав… Лишь мрак ночной

Да страх – вот ваши идолы и боги.
А тот из вас, кто князю не служил, –
Сожжен, оболган, проклят, одинокий,
Иль сослан, иль расстрижен, если жив.

Так знайте, есть Христос! Живой, Сердечный!
Он всех детей – истерзанных, больных,
Несчастных, голодающих, увечных,
Отверженных, «неверных», не въездных –

Он каждого нашел на пике боли…
Без литургий, записок и Суда…
Всего одной своей лишь Божьей волей…
Которой вы не знали никогда.

2014

В любви юродствуй, не стесняйся.
Нагое сердце отпусти.
Всей глубине страды отдайся –
За вдохновением расти.

Минуя логику убожеств,
Забудь про внешний вид и блеск:
Держать лицо не смей, не можешь!
Выныривай из догм на всплеск

Неузнанного огневого,
Сметающего тлен в телах.
В любви нет среднего… второго…
Одно и всё – в твоих руках.

Первостепенная… бесславность.
Превосходящая… тщета.
О нищенствующая сладость!
Ничтожная – о высота!

Как в перевернутых лекалах,
В любви нет правил, сдулся суд.
Один лишь танец агнцев малых,
Безвестных радостников труд.

2014

Книги разом опротивели,
Кроме тех, что всех любимее.
Открываю двери в Киеве,
Выйду ж – в неисповедимое.

Ничегошеньки не знаю я,
Всё впервые словно делая.
Шелуха любви бесславная
Опадает, неумелая.

Ше-лу-ха… Улыбкой дитятко
Зачеркнет все горы знания.
Вмиг преобразит невидимый
Гибкий воздух созидания.

Это хлеб наш и наитие,
То, что не отнять мучителям.
Это наше добробы́тие
От добрейшего Родителя.

Фильмы все скучны заранее.
На концертах – гордость техники
Исполнения – хлестания
По нежнейшим струнам вестника.

Потому сижу в затворе я
И внимаю сердцебы́тию.
В нем все книги, все истории
И все главные события.

На работе или в транспорте,
На торгах ли мегаполиса
Сердцем строю, сердцем странствую
И молчу сердечным голосом.

Говорить-то в общем нечего,
Ведь не знаю ничегошеньки,
Кроме сердца подвенечного
В дымке солнечного крошева.

2014

Жалость их – просто слезливая трусость.
Невыносима как жало, как глупость.

Жалят и жалят, в любви заверяя.
Только ведь глупой любовь не бывает.

Вздохи и ахи, призывы спасаться.
Письма – как повод собой умиляться.

Общие фразы бессмысленных строчек.
Я им подругой была, даже дочкой.

Им дискомфортно, поэтому пишут,
Спрашивают – не о важном…о лишнем.

Не по себе им, вот дух и теснится:
Прошлым питаются, прошлое снится.

А доискаться причины тревоги?
Истинной боли их жизни безногой?

Тихо осели в достатках, в режимах.
Неповоротливы и недвижимы.

Всё говорят, говорят без умолку.
Только любовь-то молчит, вся в сторонке.

Ведь она действует молниеносно:
Видит – и делает. Всё очень просто.

Нечего тут приплетать паутину
Тухлой политики, пошлой рутины.

Всё очень просто, что кажется сложным.
Примут ли то, что их вера безбожна?

Разве признаются искренне, честно:
«Нам ничего, ничего неизвестно»?

Разве за друга жизнь отдадут?
Всей своей сутью за правдой шагнут?

И ужаснутся ль общественной фальши?
Буду молчать, как молчала и раньше.

2014

обжигающей,
как взошедшее солнце в груди,
ты молитвой пронзись,
путь искомый труди

вот же, чувствуешь,
как твой загнанный вздох потеплел
и обнять всё вокруг
ты до слез захотел

с благодарностью,
превышающей рамки, сверх норм
ты целуешь сердца
как юродивый вор

лишь ворующий
«здравый смысл» и нарушив покой…
обними и беги!
тот настигнет – кто свой

то-то радости
будет вам, породнившим уста!
познавай не канон,
а живого Христа…

2014

Стоят поэты в тупике.
Стоят, страдают в одиночку.
Давно поставили бы точку –
Но вера, вера в кулаке.

Зажата крепко – это всё,
Всё, что осталось от харизмы.
Поэты далеки от жизни,
Но жизнь без них – ни то, ни сё.

А то бы… жили «по-людски»!
Обедали б по расписанью…
Но там, где духа ликованье,
Не тлеют жиром шашлыки.

Провидцы радостей иных…
Иных… Им иночество в пору.
В миру б монахами, которым
Любви хватило б за троих!

Струились вдумчиво, светло,
Не сожалели б о награде,
Сама бы жизнь была отрадой,
Влюбленных – нежностью б влекло.

Работа, постничество, свет
Хранимой кротости ребенка…
А так… полна, полна солонка
Невыплаканных слез и бед.

А так… тупик… тупая боль…
Тревога за детей, Россию…
Ни противление насильем,
Ни слава, ни мессии роль,

Но вечных будней волшебство,
Бессчетных празднований мигов…
Всё это ваше! Не вериги!
И не кресты! И не вдовство!

2014

Ангел северный – поэт:
Горя много – счастья нет.
Пустошь чуди белоглазой…
Хочет ангел восвояси.
Тут чужбина, гиблый край.
Мне же – беловодный рай.
Вся поэзия – в раздолье,
В снежной взвеси мукомольной.
Жёнка я, а не поэт.
Ягод много – горя нет.
Зреют в травах перезвонных!
Накормлю гостей бездомных.
А свои сыты́, небось.
Ангел северный – мой гость.

Како скрушно, како дальне
Твой родимый угол, странник.
Долетишь ли, коль ослаб?
На, поешь, я принесла.
Да пойду, в сторожку к деду…
Ты живи тут и обедай.
Денно буду приходить
Баню и избу топить.
Жёнка я, а не поэт.
Дела много – горя нет.
Выздоравливай, набожный,
От тоски своей залёжной.
Может, и у нас найдешь
Свет, в  котором запоешь?
Смысл, поди, и в этих топях…
Ох и ладно баньки топят.
Улица-то ожила!
Я тут чаю принесла.

Жёнка я, а не поэт.
Пряжи много – горя нет.
Вот сошью тебе рубаху,
Поясок сплету да с бляхой –
Солнца коло-колограй!
После бани надевай.
Прогуляюсь в лес к медведке,
Там на бортях – чистый не́ктар.
Уж шиповник поспеват –
С медом-то как мармелад!
Жёнка я, а не поэт.
Деток много – горя нет.
Вон их цельная деревня.
Пострелят не сманишь бреднем,
Только ласковым словцом,
Иль рассказом, иль резцом –
Им по дереву мудруем;
Травы ищем по Кокуе[1];
Вышиваем, иль плетем,
Иль цветную глину мнем.

Жёнка я, а не поэт.
Песен много – горя нет.
Складываем их в охотку.
Дед поглаживат бородку,
Улыбается мальцам,
Приглашает их «на цай»,
С яблочками, желудями
И с кедровыми сластями.
Подпевает, крутит ус:
– Гож! Ёлусь по ёлусь![2]

Жёнка я, а не поэт.
Где живу – там горя нет.
Нету радости глубоче,
Чем лелеять угол отчий,
С каждой травкой толковать,
Землю с небом обнимать.
Уж на что и руки да́ны!
Нам и делать день желанным.
Жёнка я, а не поэт.
Ангел – северный рассвет.

2014

1 Кокуй – Иванов день, Ивана Купала.
2 Ёлусь по ёлусь! – «Хлеб Соль!», «Да будет так!», «Хорошо!»

Радость, радость! Где ты, чистая!
Где ты, детская, хорошая!
Мук не выдержав, не выстояв,
Язвой хвори запорошена.

Только умершие – заново
Понимают слово радости:
Нет огня и страха адова,
Нету боли, нету старости.

Но живущие упорствуют,
Часто молятся и крестятся,
Загребая небо горстями,
Вверх выстраивая лестницу.

Да ступени – вавилонские!
И от крови пальцы слиплися,
Колбасу рубая конскую,
Из коней апокалипсиса.

Жизнь – осмеянная дурочка,
Что живым живое прочила.
В пустоту играет дудочка,
Пробивая ложь пророчую.

Но глухое почитание
Страха божьего вменяется.
Разделить людей питанием?
Вера в пищу…получается?

Все же блюда – ритуальные,
К одному, к другому празднику.
«Кто не с нами, христианами,
Те больные безобразники».

Невдомек им, что христовая
Кровь не в забродивших градусах.
Что́ же, ударяя в голову,
Поражает мозг безрадостный?

А закваска? Те ж бактерии,
Чьи токсины ядом мечены.
Тело Бога – в кафетерии?
Тело Господа – испечено?

Почему б не причащаться нам
Свежим соком виноградинок?
Почему б не насыщаться, как
Делали эссеи  ранние?

И ведь черным же по белому:
«Не убий» – об стенку сказано.
Бойни, кухни, базы спелою
Жуткой вишнею измазаны.

И милее кара Господа,
Гнев и страшный суд с пророками.
Уж всего себя, до остова,
Человек проел пороками,

Окороками, зароками,
И оброками, и браками,
Долгостройками и сроками,
Дураками и бараками.

Жили-были как прапрадеды,
Ели-пили так и будем впредь,
Чтобы причитать над «праведным»:
«Лучших Бог берет и губит смерть».

Все ж болезни – от питания,
От убийственной традиции.
За столом не радость – мания
И благополучья фикция.

Слезы, вздохи по покойному:
«Кабы знать»… «Да если б вовремя»…
…Трепыхалась свечка, словно бы
Чушь опровергая скорбную.

Лишь душа, душа умершего
Знала радость несказанную.
Ликовала как безгрешная
И была такой… С бескрайнею

Единясь любовью Господа,
С самым любящим Родителем.
…За столом спаслись от голода.
Пожалели душу. Выпили.

И пригнуло, не оставило,
Чувство и игры, и глупости,
И постыдного бесславия,
Бестолковости и трусости.

2014 


«Человек забыл себя, утратил свое назначение, призвание – радость. В чем она? Запечатлеть в себе Христа внутренним составом, всем своим сокрытым и явным существом. И божественным потенциалом свидетельствовать о себе как о новом творении.

Инквизиторский грехоцентризм  поставил мир на грань гибели и привлек люциферовы врата дьяволоцивилизации. Тысячи летучих мышей кружатся над городами и впиваются в несчастных по причине того, что церковный колокольный звон вещает только об одном: грешные, ничтожные, ни на что не годные…

Ничтожно видеть грех! Оскорбительно фиксировать больного на его болезни. Где способные вдохнуть в него радость чудесных перспектив? Где светлые строители, могущие распахнуть новые двери и врата и сказать им: «Выходите, вы свободны!» – «Как? Мы свободны? Мы погибнем! Мы привыкли к зловонным лужам и городским миазмам. Мы не можем без наших помыслов и ближних, привычного уклада и врожденных предрассудков, без общепринятых норм и привычных ходов». – «Выходите! Вы свободны».

Блаж. Иоанн

Чтоб не мучить других и себя,
Хватит к людям, в их судьбы врываться.
Жизнь опять потечет, не слепя
Блеском встреч и внезапных оваций.

Жизнь нас всех разведет по кривой,
К идеалам, для каждого разным.
Быть собой – возвращаться домой
И от скуки не впрыгивать в праздник,

Как в последний вагон, на ходу.
Неизвестно, куда он заедет…
Быть собой – быть с прощеньем в ладу,
Старикам помогая и детям.

Быть собой – не терзаться ничем,
Занимаясь одним интересным,
Не имея понятья зачем,
Совпаденьем считая чудесным.

Видеть в зеркале то, что внутри,
Находя красоту и здоровье.
Не зацепят слепцы, глухари,
Что застряли в топтанье слоновьем.

Не затопчут ни быт, ни нужда –
Денег, времени столько не надо…
Как статист ты всю вечность прождал
За чужими кулисами… ада.

2014

Тяни ручонки свои детские,
Обнять доверчиво тяни.
Хоть обступают хари мерзкие
И длинно-тягостные дни.

Природа, даже та – растаяла,
Уйдя в чистейшее тепло.
Но человек – скотина стадная,
Заматеревшее трепло.

Сейчас одни лишь псины тощие,
Одни не лезут говорить.
Тяни ручонки – лишь на ощупь и
Возможно масла не подлить.

Во тьме огня черногорящего
И пожирающего стыд
Тяни ручонки свои зрячие,
Ведь только в них и смысл сокрыт.

Какая сила оградимая
В двух тонких ниточках души.
В час зверя, чуткая, любимая,
Бесчеловечность сокруши.

2014

Мы близко подошли друг к другу
И откатились как шары.
Холодные шары испуга
И отчуждения жары.

И нету видимости вящей,
Чем эта видимость вещей:
Лишь видимость умов парящих…
Профессора прокисших щей!

Так игнорировать… открыто,
Открещиваться хлестко… в дых…
И дружба бесами зарыта,
Сожрал зубовный скрежет стих.

Дай Бог, чтоб всё же я ошиблась
И не нарушила ваш ритм
Жить без меня душе на милость.
А я-то думала: горим!

А я-то обольстилась встречей:
Пылали ж истины стихов?
А мирный Питер переменчив…
Военный Киев всё таков.

2014

Мир не спросит, чего я хочу.
Не хотящий – по праву и счастлив.
Я и сам веселюсь и лечу,
И не множу обид и напраслин.

Всё что нужно сейчас и потом –
Это чистые, новые клетки,
Ведь из них создается фантом
И реально, физически крепнет.

Я и сам и корабль, и весло,
Парусами полощется платье.
Подтолкну все печали на слом –
Не хочу ни считать их, ни знать их.

В поле выйду, вздохну широко́ –
Я и сам целый воин по праву!
Бо́льших свет и не знал дураков,
Как и, впрочем, не знал себе равных.

2014

И снова начало пути:
Вместо улыбки – гримаса,
Вымученно в утиль
Сдается время, по часу.

В начале пути одинок
Всяк маломальский воин,
Но опыт вчерашних дорог
Удвоен, а в сердце – утроен.

На новом пути всегда
Буксуют старые мысли,
Но ожидают три «да»,
Что три ореха разгрызли:

1. Путь всё еще открыт.
2. Путь для тебя оптимальный.
3. Ты до сих пор не забыт
Ни Богом, ни жизнью тайной.

И тайна сия велика
Есть, как была и будет.
И не в чем себя упрекать,
И годы тебе не судьи.

Откажись от всего наперед,
Оттолкнись от точки опоры,
И Землю перевернет,
И ямы вывернет в горы.

Рот закрыв на замок,
Уйдя в себя без остатка,
В начало пути, без дорог,
Не зная куда, украдкой,

Не радуясь, не скорбя,
Не жадничая, не транжиря,
Ты обретаешь себя,
Как и всё в этом мире.

2014

Распустишь лето по травинкам,
По перьям облака вдали,
Сменяешь горы на равнины?..
Дождись любви!

Запьешь свой страх вином и элем,
Осенним трепетом ольхи,
Смолой вечно-зеленой ели?..
Дождись любви!

В снега заляжешь, в шелк хрустящий,
Дровами в старенький камин,
Затлеешь искрой «настоящей»?..
Дождись любви!

Отринешь толки, пересуды,
И выжмешь правду из груди,
Проголодаешься до зуда?
Дождись любви!

Растянешь годы на столетья,
Заменишь цифры на нули,
Устанешь, никого не встретив?
Дождись любви!

Рассеешь все свои сомненья,
Достигнув логики судьи,
Не ожидая вдохновенья?
Дождись любви!

Весь мир лежит как на ладони
И ты хозяин всей земли,
Живешь в дворцах, а нету дома?
Дождись любви!

Забудешь, кто ты и откуда,
Счет потеряешь дням своим,
Не ждешь ни радости, ни чуда?
Дождись любви!

Отрапортуешь, как на службе,
Отдав свой долг в кругу семьи,
И больше ничего не нужно?
Дождись любви!

Ты добр, порядочен и всё же
Всю жизнь  как рыба на мели,
Процент свободы так ничтожен?
Дождись любви!

Придумаешь свой мир, свой принцип,
Как правят духа короли,
Какому богу помолиться?
Дождись любви!

Создашь ли памятник нетленный,
Себя в искусстве проявив?
Не избежишь иллюзий плена…
Дождись любви!

Когда весной лавиной грянешь,
Тогда особенно смоги
Наперекор теченью… Рано —
Дождись любви!
Дождись любви!

Будь милостивым без обмана,
Правдиво, искренне живи.
Любовь приходит лишь к упрямым.
Дождись любви!
Дождись любви!

2014

Всё не вкусно. Пора голодать.
Пить лимонно-медовое солнце.
Рано-рано для жизни вставать.
Обливаться водой из колодца.

Упрощая и быт, и наряд,
Обостряя все органы чувства…
Если всем не доволен подряд,
Не находишь отрады в искусстве,

И бессмысленным кажется день,
И заучены телодвиженья,
Не находится искренних тем
Для беседы, и нет достижений,

Перестань беззаветно жевать
Для конвейера переработки.
И пробьется в глазах благодать –
В чистых светочах, ясных и кротких.

2014

Зализанные слезами виски
Волос, затянутых в хвост…
Опять мы к истине так близки,
Как шаткий веревочный мост.

Безумно условный в разодранной тьме…
И где ж еще можно так драть
Шкуру друг с друга? На самом дне
Морока денежных драк.

Канатная, из надорванных жил…
За обрывок, пока висим,
Хватается «не умеющий жить»,
Но умеющий не просить,

Думающий поверх голов
В ошметках погибших миров,
Всеобщего помраченья умов,
Рекламствующих городов.

На запястье, сермяжную, намотав,
Очевидную до простоты,
И как страховку в горах завязав
Потуже пояс беды.

Выжил… сначала подохнув для всех –
Неприглядной правдой стянул
Волосы, дыбом вставшие вверх,
А схватившись за них – сиганул…

вверх…

2014

Кино угасшее светило,
Театра нарочитый блеф.
Душа шагнула дальше мира,
Смысл развлечения презрев.

Долбит, взрывает, режет в кадрах
Сценичный бред полувранья!
А если всё исчезнет завтра…
В чем мысли обрести себя?

Пустые тайники художеств
Смердят гордынею творцов.
Их голод нарциссизма гложет –
Мертвы и духом, и лицом.

Как холодны, глупы движенья.
Тела в трико – а не балет.
Одно лишь самовыраженье,
Рисунка танца нет как нет.

В угоду пошлости минутной
Худреж все роли искромсал.
И жестом диким, слогом мутным
Актеры опускают зал.

Баландой, музыкальной кашей
Толпа объелась, обпилась.
Ползет искусство червем фарша,
Над фаршем сердца посмеясь.

2014