Разлуки первый… вечный день
В календаре измажу кровью,
Из сердца брызнувшей… затем,
Чтоб не стоял у изголовья
Фантом прекрасного тебя —
Вспугну разодранной душою…
На дни и месяцы дробя —
Уйму печаль. Чертой большою
Протянется в календаре
Отметка кровью почерневшей.
Как в этот прочерк занемевший
Жила я — птичкою запевшей
Расскажет небо на заре.

Человек мой далеко.
Дальше тонущего солнца
За вечернею рекой.
Век пройдет — и он вернется.

Как мечты его догнать?
Я бы встала вровень с ними:
Он не смог бы не узнать
И не вспомнить мое имя.

Он бы выхватил меня
Пылким взглядом ликованья
Из нещадного огня
Безответного сгоранья.

Хрупкой жизнью вмиг, дрожа,
Истекаю с солнцем в реку.
Доживу ли, добежав
До родного человека?

Скупы, тоскливы и неповоротливы —
Неужто вы? Из юности друзья?
Где ваша щедрость, нежность беззаботная?
Где в вашей жизни заведенной я?

Засели в норах,
застолбили счастье мнимое
И держитесь за мудрость бобылей…
Мальчишки мои бедные, любимые!
Насмешкою ударьте побольней.

Иду по Питеру, как раньше —
проходными я,
загаженными горестью людской, —
Голодной, дурою из дур непроходимою…
А вы — в мешках, за каменной тоской…

Своей любимой ты меня не назовешь…
Подснежником ощипанным под снегом
Стою и жду, когда прольет весенний дождь
Мне чувство новое, дарованное небом.

Ничто так горько не печалит, как тоска
Усталости в твоем молчаньи дымном…
Я облысевшим одуванчиком проста
И неприглядна жмусь в земле моей родимой…

Я в равнодушные глаза твои не рвусь
Заглядывать, былинкой замирая…
Я в чистый день пустой соломинкой воткнусь
И тонкой флейтой новой жизни заиграю…

Ты никогда мне не дарил цветов…
И не подаришь…
Какая высь у нежных облаков!
Какие дали! —

Что никогда не дотянуться к ним,
К их сладкой неге…
Ты так ни разу и не позвонил,
И не приехал…

А ты вообще-то был или не был?
Никто не знает…
Но вот однажды
весь мой алый пыл
к тебе
растает

И задрожит на перистых волнах,
В лугах томимых, —
Куда поднимет тихо на руках
Меня любимый…

Заболеваем —
кровь «цветет».
Околеваем
в мертвой коже.
Весна, наверное, придет,
когда прийти уже не сможет,
когда не сможет отыскать
в тебе, во мне живого места.
Тогда взорвет весны тоска
накопленную боль протеста.
Не сможем мы ни есть, ни спать…
ни знать, ни чувствовать
как прежде —
лишь понемногу узнавать
весну в себе,
себя в надежде…

Плачу в дождь,
чтобы не было видно,
как сверчку в моем сердце обидно…
Он для вас, европейцев, не слышен —
он сверчит и сверчает всё тише.

Я, подслушав вчера
его танку,
вновь надела халат наизнанку…
Но вы только смеялись «обнове» —
оборотной поэзии слова…

Я неловка —
заляпала руки
красной тушью письма и разлуки…
В никуда шлю послания с тучей —
Бережлив мой любимый и скучен…

Не горяч, не холоден —
не вкусен.
Что ему мои модные бусы?
Он, конечно, восточен и нежен,
но — хозяйским молчанием режет.

Плачу — в дождь,
таю — в снег,
сохну — в ветер…
Ничего не поделаешь
с этим:

что в раскосых глазах моих, видно,
легче спрятать беду и обиду,
в вспухших веках
копить бледность-доблесть —
круглолунную девичью гордость…

Живу вперед,
чтоб не месить
изжитый, грязный снег былого,
чтоб даже капли не просить
ни у тебя, ни у другого.

Та капля жжется иногда
в озябших, дрогнувших ресницах…
Дышу вперед,
чтобы пробиться
сквозь обступившие года.

В ушко иглы, несущей смерть,
ныряю радостною жилкой
сшивать разрывы жизни пылкой…
Люблю вперед,
чтобы успеть…

Еще живем!
Просвечивают звезды
Земную мглу инертности людей,
Чтобы взбодрить заматеревших взрослых
Живучею инъекцией детей.

К обросшим телесами, пирогами,
С обманными причудами забот —
Приходят с неба боги вверх ногами
Перевернуть привычной жизни ход.

И сыпятся на головы, на плечи
Ответы из чистейших эмпирей…
Как глупо доживать бессмертный вечер
Навзрыд, насилу, начерно, скорей…

февраль
умирал
по тебе,
потеплев
выдохом,
вмерзшим
в вывод
о горшем:
«…любящая
в пустыне…»
будущее
простыло
в шубах,
шинелях
губы
синеют
у бедной
девчонки
подснежником
звонким!