По мокрому житу
Бежим!
К «коленям» прилипшим
Затишье
Прижалось.
Немного осталось —
Пришли.

Блаженная хата
Ахнет,
Сведет в огород
За собой.
И с неба —
Запахов вспаханный
Повалит покой…

Не рассказывай снов —
Доживи, догони
Ослепительных псов,
Лошадей по степи…

И себя среди них —
Длинноногой… босой…
Ветра жадный кусок
Догони! Догони!

Убили! Убили?
В грудь вбили
Спеша
Острым бликом
Ножа…

Хороши и сильны
Взошедшие цветы
Алые —
От меня осталось
Это малое…

Но радость
Грудь теснит.
Но нет ни груди,
Нож не блестит,
Лишь пламя
Все выше меня
Поднимает —
Пламя —

Плашмя
На линии горизонта
Поваляться охота,

Заломив
Руки, ноги забросив,
Где и ветра не носит,

Качаясь
На зелени веток,
Обжигаясь рассветом…

О мире плачу,
О Весне Грядущей
В разре́женную нашу жизнь.
Научит ли чему
Мой зов горючий,
Соленую дорогу проложив…

(Б. К.)

Бэлла, Бэлла!
Где ты, где ты?
Лермонтов давно убит,
И отверженные ветры
Разоряют мирный быт.

Где ты — в доме,
Где ты — в дыме
Или тайно в чердаке?..
Девочка-философиня,
Страстью скомканной в руке.

Ты,
Написанная сразу
В горной, горечной цепи…
Лермонтов убит Кавказа —
И России Пушкин спит…

В ночи́
Из самых недр вода течет —
Холодная —
Заломит, запечет.

Напьюсь
И с края ноги свешу,
И в небе
Голову повешу…

Сердце выросло.
Я больше не ребенок.
Только голос слишком
Тонок.

Тоном чертит
Белое раздолье —
Вот оно на четверть
С болью.

Мажет кровью
Вертикали мира —
Вот уже с любовью
Вполовину.

Остальное —
На цветы и смех…
Вот оно — большое
И на всех.

На морозе калина —
Косточкой своею,
В гору белая долина
Яблоневой шеей,
А на санках дети рады
Сполохам искристым,
А натопленная хата
Дидухом* душистым,
И низины запросили
В хлев к бокам коровы,
И собака — что есть силы!
(Чтоб была здорова!),
Небо — церковью, звездою,
Кручи — синим лесом.

Я село свое родное
Собираю в сердце!

* Дидух — сено, что стелют для тепла на пол зимою.

Мой колодец
Петербургский,
Той породы
Странно-русской —
И немецкой,
И французской
по крови.
Книжный,
К голоду привычный,
Жадно-
Энциклопедичный
И с дорогою
со Спасом
впереди.
Он так темен
без-оконно,
Он так томен
не-законно.
Воспитатель —
Старый немец
Иль француз…
Пью
живого Мандельштама,
Пью
изящного Ростана,
Гейне зимнего
родной
смертельный
вкус!